Кристофер Хитченс: Почему так важен Оруэлл

«И немцам, и вишистам довольно просто удалось сохранить существование фасада „французской культуры“. Многие французские интеллектуалы с готовностью поменяли веру, и немцы также оказались готовы привлечь их к делу, даже тех из них, кто был „декадентом“. В этот самый момент Дрие ла Рошель редактирует Nouvelle Revue Française, Паунд облаивает евреев на римском радио, Селин выступает ценным экспонатом в Париже, а если не он, так его книги. Всех перечисленных можно было бы собрать под заголовком культуробольшевизмусы , однако они также ценны как сильные карты в игре против британской и американской интеллигенции. Если немцы войдут в Англию, здесь произойдет то же самое, и я думаю, я мог бы составить хотя бы предварительный список людей, которые могли бы переметнуться на другую сторону » (выделение мое. — К. Х.).

Обратите внимание на дату этого письма. Здесь следует принять во внимание, что до недавнего времени Советский Союз состоял с Гитлером в военном альянсе — альянсе, громко защищаемом английскими коммунистами, — и московское радио осудило морскую блокаду нацистской Германии со стороны Великобритании как варварскую борьбу с цивилизацией. В 1940 году немецкая коммунистическая партия опубликовала заявление, в котором по некоторым диалектическим основаниям приходила к выводу, что Британская империя в некотором отношении была хуже германского национал-социализма. Оруэлл никогда не уставал разоблачать подобные вещи; они относились к иллюзиям или заблуждениям того рода, что имеют реальные последствия. И не упускал он возможности описать разновидность интеллектуалов — Э. Х. Карр выступает в качестве известнейшего примера, — способных со зловещим спокойствием сменить верность одному деспотическому режиму на верность другому.

Не в меньшей степени относится к делу и совершенное им в Испании открытие: коммунистический режим во многом опирается на террор и страх перед анонимными обвинениями, на секретных информаторов и шпионов в полиции. В те времена официальным героем всех юных коммунистов был Павлик Морозов, 14-летний «пионер», который выдал советской полиции свою собственную семью за преступное укрывательство зерна. В результате он был убит жителями деревни; изваяния ребенка-мученика в Советском Союзе были обычным делом; долгом добросовестного члена партии считалось желание превзойти его пример.

Отвращение Оруэлла к этой культуре предательства не сводилось лишь к беспощадной правдивости стиля, в котором он писал, и к тому, как он заклеймил эту культуру в романе «1984». Всю свою жизнь он ненавидел цензуру, травлю и черные списки в любой их форме. Даже когда на пике Второй мировой войны из тюрьмы был выпущен сэр Освальд Мосли — жест снисходительности, пробудивший сильное недовольство со стороны людей, считавших себя антифашистами, — Оруэлл заметил, что ему было неприятно видеть левых, протестующих против права заключенного быть доставленным в суд. Той же линии он придерживался и в отношении тех, кто протестовал против снятия правительственного запрета на публикацию Daily Worker , уделив лишь немного времени, чтобы отметить привычное отсутствие толерантности, свойственное многим сотрудникам собственно редакции Daily Worker. В мае 1946 года он писал, что основной опасностью образования любой руководимой коммунистами фракции внутри лейбористского движения он считает следующее: «Очень вряд ли подобное приведет к формированию подконтрольного коммунистам правительства, но может способствовать возвращению во власть консерваторов — которые, полагаю, с точки зрения России представляют меньшую угрозу, чем зрелище успехов, достигнутых лейбористским правительством».

В последнем предложении изложена вся суть вопроса. И крайние левые, и левые демократы с помощью разных подходов пришли к единому заключению: сталинизм — это отрицание социализма, а не одна из его версий. Оруэлл был свидетелем массовых расправ, проводимых агентами Сталина в Испании, он был одним из немногих, призывавших обратить внимание на приговоры, вынесенные социал-демократам Эрлиху и Альтеру в сталинизированной Польше. Ожесточенный конфликт со «сталинтерном» был для Оруэлла не вопросом академических разногласий или расхождения во мнениях. Он воспринимал его как личную и очень реальную угрозу. И компания по запрету или ограничению доступа к его книгам — внесения его и его творчества в «черный список» — возглавлялась тайным сторонником коммунистов, который имел отношение и к издательской деятельности, и к официальным властям Британского государства. Бюрократ из министерства информации по имени Питер Смолка — вот кто тихо помогал организовать фактический запрет «Скотного двора». Здесь можно было бы подвести следующий итог: в конце 1940-х годов Оруэлл сражался за собственное выживание как писатель, кроме того, он верил, что в борьбе против Сталина на карту поставлено сохранение демократических и социалистических ценностей.