В. Н. Кривцов - Отец Иакинф

— Ну уж не знаю, насколько можно доверять сей рекомендации, — сказал Александр Николаевич с сомнением. — Вчера я беседовал с коллежским асессором Тимковским, сопровождавшим новую миссию в Пекин и привезшим старую сюда, в Петербург.

— Он мне показался человеком весьма достойным, — заметил Мещерский.

— И мне тоже. Так вот Тимковский, напротив, очень лестно отозвался об отце Иакинфе, а об иеромонахе Аркадии говорил как о хитреце и выпивохе. Вы не допускаете, Петр Сергеевич, что этот хитрый и разбитной монах, как его характеризует Тимковский, мог вкрасться в доверие к отцу Петру и много несправедливого ему наговорить?

— Это тем более вероподобно, ваше сиятельство, что один из членов новой миссии, иеродиакон Израиль, переметнулся, по словам отца Петра, на сторону архимандрита Иакинфа и добился возвращения вместе с ним в отечество. Это могло настроить нового начальника против своего предместника. В том же письме архимандрит Петр всепокорнейше просит ваше сиятельство коварством приобретенное, как он пишет, пострижение сего иеродиакона расстрижением уничтожить и обратить его в прежнее путивльское мещанство…

— А помнится, отец Петр сам хлопотал о причислении Израиля к своей миссии.

— Точно так, ваше сиятельство. А теперь вот, изволите ли видеть, пишет, что если на расстрижение Израиля не последует соизволения, то он просит по крайней мере успокоить его навсегда в какой-нибудь отдаленной пустыни.

— Оставьте это все у меня, Петр Сергеевич. Я прочитаю на досуге и, ежели надобно, представлю на усмотрение государя императора.

II

Рассмотрев все прочие дела и отпустив Мещерского, князь углубился в чтение оставленных им бумаг.

Отец Иакинф, отец Иакинф!.. Это имя ему запомнилось с давних, довоенных еще лет, когда дважды пришлось докладывать о нем государю.

Первый раз, кажется, еще в восемьсот шестом году, просил о его назначении начальником Пекинской миссии граф Головнин. Государь сперва не соизволил одобрить это назначение. Ведь всего за год или полтора до того архимандрит был отрешен от ректорства в Иркутской семинарии и от настоятельства в тамошнем монастыре за содержание девки под видом келейника. Но уж очень ратовали за него и первоприсутствующий в Синоде митрополит Амвросий и возвратившийся из неудавшейся поездки своей в Пекин граф Головнин. Юрий Александрович так забавно пересказывал похождения молодого архимандрита в Иркутске, что ни он, князь, ни государь не могли удержаться от смеха. Иное было время, да и они сами — и он, и государь — были другими. Оба были молоды, оба вели тогда жизнь рассеянную. Князь и до сих пор не может вспомнить о тех годах без улыбки.

Несмотря на назначение обер-прокурором Святейшего Синода, страсти крепко обуревали его душу. Едва возвратясь с заседания Синода, он отправлялся к государю в Таврический дворец, где они обедали вдвоем, по-холостяцки, и он во всех подробностях пересказывал процессы о прелюбодеяниях, которые рассматривал в Синоде вместе со святыми отцами. Подкрепившись шампанским, оба разъезжались: государь — к Марии Антоновне Нарышкиной, а князь — в свой привычный круг юных прелестниц. В отличие от государя, который, несмотря на мимолетные непостоянства, столь естественные в его тогдашнем возрасте, был верен пленительной полячке, он сам не отличался прочностью привязанностей. Ему нравилась не какая-то определенная женщина, а женщины вообще. "Творец дал прекрасному многообразные формы. И было бы просто грешно отдавать предпочтение какой-либо одной", — отшучивался он. Князь в ту пору был отчаянным поклонником прекрасного пола и всегда был в окружении красивых женщин, хоть, правда, и инкогнито. Он только посмеивался, когда ему приходило в голову, что было бы со всеми этими Фринами, если бы они знали, что у них в гостях обер-прокурор Святейшего Синода! Да и теперь, по прошествии стольких лет, проведенных в обществе святых отцов и в Библейском обществе, средь мистиков самого разного толла, князь не склонен был осуждать свою былую ветреность. Ему и теперь был по душе тот веселый сгиб характера, что его тогда отличал.

Ну как же было с такими мыслями и чувствованиями судить молодого архимандрита, который, по словам митрополита Амвросия, был моложе князя на целых три года! Впрочем, и сами-то святые отцы, хоть и говорили об отце Иакинфе с негодованием, напуская на лица ханжески-постное выражение, но с живейшим интересом выпытывали друг у друга подробности о веселых похождениях бесстрашного архимандрита, который полтора года водил за нос иркутскую консисторию и тамошнюю полицию, сбившуюся с ног в поисках исчезнувшей девки. Митрополит Амвросий, питавший к отцу Иакинфу какую-то неизъяснимую привязанность, предпочел решить это дело без широкой огласки и скоро убедил князя еще раз доложить государю об отце Иакинфе. Его величество был благосклонен. Иакинфу возвратили архимандричий крест, право священнослужения, и через год после тобольской ссылки он был назначен начальником Пекинской духовной миссии, к крайнему неудовольствию преосвященного Иркутского, который не преминул написать гневное письмо и ему, Голицыну, и митрополиту Амвросию. Но было уже поздно: отец архимандрит со своей свитой был уже на пути в Пекин.