Евмен Доломан - На безымянной высоте

— Командование, — говорю, — знает обстановку не хуже нас. Нужно будет, так отведут нашу дивизию подальше в тыл.

— Знает, знает! — передразнивает меня Александр. — Черта лысого оно знает… Говорили, что последним рубежом для немца станет Днепр. А на самом деле? Киев сдали? Сдали! Днепропетровск, Полтаву. Теперь уже к Харькову подбираются… И мы можем не сегодня завтра в мешке оказаться.

— Ну, так пойди в штаб, пусть дают оружие.

Грищенко оглядывается вокруг, нет ли кого поблизости, и переходит на глухой шепот:

— Нужно потихоньку махнуть отсюда, пока не поздно. Понял?

— Куда же ты махнешь? Думаешь, в маршевую легко попасть? Так тебя на первом же повороте схватят, и будет судить военный трибунал как дезертира…

Заслышав чьи-то шаги, замолкаем. Навстречу идет комендантский патруль. Их пятеро, у одного на боку висит кобура.

— Чего шляетесь так поздно?! — грозно спрашивает тот, что при оружии. Но, заметив в наших руках котелки, примирительно советует: — Нужно раньше ходить за ужином.

Мы ничего не отвечаем. Стоим, пока их шаги не затихают вдалеке.

На юго-западе, над самым горизонтом, все мигают и мигают зарницы. И от тех немых вспышек становится тревожно и жутко. Неизвестность пугает. Идем молча. Уже сворачивая во двор, где в сарае расположился наш взвод, Александр толкнул меня локтем и остановился:

— Нужно к фронтовикам пристать. Понимаешь? В действующей части — ты с оружием! Тогда и чувствуешь себя уверенней даже перед лицом врага… А тут черт знает что! Детсадик какой-то устроили…

— Так подай рапорт на имя командира, просись на фронт.

— Будто на рапорт кто-то обратит внимание… Не та, брат, ситуация…

Молчу. Куда бы ни махнул из воинской части, все равно здесь тебя будут считать дезертиром.

— Ну, так как, согласен? — настаивал Александр.

— Нет. Не пойду я никуда. Это дурное дело… И тебе не советую. Хватит об этом думать, пока не поздно.

— Эх, ты… — подчеркнуто пренебрежительно бросил он и первый побрел неслышными шагами в темноту.

А если бы и в самом деле сбежали мы на фронт? Как сложилась бы моя жизнь? Где бы я оказался?

Мог ли я предвидеть в те дни, что дорога моя на фронт будет такой причудливой, что она проляжет через уральский город Челябинск?.. Конечно, нет. Вот что значит судьба! Очнулся от воспоминаний — вижу бригада растягивается в длинную колонну. Но что это? Первый батальон идет без остановки, а другие понемногу отстают, совсем пропадают за белыми сугробами…

— Выходит, что и на этот раз нас послали к черту на рога, — бурчит Губа, вернувшийся недавно из госпиталя вместе с Гришей Грищенко.

Побурчит, побурчит и перестанет. А главное, делает все как надо.

Конечно, нелегкая служба у солдат, немало испытаний на нашем пути, но мы знаем: на нас, рядовых тружениках войны, держатся все победы. Недаром так уважал, так любил солдата сам Суворов.

— Терпите, казачки, — говорю хлопцам, — атаманами будем.

…С какой радостью ступили мы на землю родной Украины, как замерло мое сердце, когда увидел я побеленные мелом, крытые камышом хатки села, чем-то похожего на мое.

Не буду рассказывать, как наш танковый корпус громил вражеские тылы под Ямполем, как встречали нас на Тернопольщине в марте 1944 года…

…На окраине Гримайлова, откуда только что выбили немцев, возле нашего танка собралась толпа народу. О чем-то шептались, говорили. Потом подошел ближе дед в выцветшей шляпе с пером, в латаном сером кожухе.

— Значит, вы — советские? — в голосе больше сомнения, нежели интереса. — Но ведь все говорят, что фронт еще где-то возле Винницы, а вы тут…

— Советские, советские! — усмехаемся, показывая звездочки на своих ушанках. — Разве не видите?

— Вижу, детки, вижу. — Он дрожащей рукой касается танкового крыла. — Ой, мощное! Слава Ису, слава Ису, что уже здесь…

В такие минуты сердце наполняется особенной радостью: и ты вместе с другими товарищами по оружию несешь людям избавление от фашистского ига…

«Интересно, о чем хочет говорить со мной Быков? Если приглашает, наверное, неспроста…» Становится холоднее. Поднимаю воротник шинели, глубже втягиваю в него голову. Вечереет. Ребята дремлют. Чтобы не свалиться с танка, привязываем себя к скобе тренчиком. Тренчиком или крепкой веревкой — что у кого есть под рукой. Заснешь, пусть как угодно трясет и подбрасывает, не страшно.

Ребята облепили танк со всех сторон. Сидят и впереди, и на крыльях, и возле башни — где только можно примоститься. Я, Николай Губа и Грищенко Гриша — на жалюзи. Здесь от нагретого мотора тепло, будто на печи. Не помню, как и задремал. Проснулся от взрывов. Снаряды рвутся левее и немного сзади. Вздыбливается земля. Взлетают вверх кусты.