Евмен Доломан - На безымянной высоте

— Выходит, ребята из «Гвардии» все-таки разыскали Стефу, а то откуда бы она узнала о Саше, о том, где его похоронили, — высказывает догадку Спивак.

— Они-то разыскали ее, это ясно… Но теперь их трудно разыскать, — вздыхает Байрачный, — чтобы от них узнать что-нибудь о ней, или хотя бы адрес взять… Ведь командир экипажа лейтенант Додонов погиб возле Высокого Замка, а Саша Мордвинцев и Федя Сурков тяжело ранены. Их сразу же повезли в госпиталь в тыл. Неизвестно еще, выживут ли… Был такой чудесный экипаж, и нет его. — Байрачный, хмурясь, опустил голову.

Слышатся мажорные звуки духового оркестра. Может быть, эти звуки выводят его из состояния забытья, заставляют думать не о прошлом, а о том, что впереди…

— Экипажа нет, «Гвардия» искалечена, долго ее будут ремонтировать, а воевать нужно, пока не уничтожим этого проклятого зверя… — Он поднял голову, но в глазах еще стояла печаль.

Располагаемся во дворе штаба бригады.

Николай Губа, который, казалось, не обращал внимания на наш разговор, поднимает на меня серые глаза:

— Мой дед Герасим — бравый казак, с германской два Георгия принес, как он говорил — «Егория», так он еще в начале войны сказал: «Мы, сынок, германца били, теперь твой черед. Не давай Русь в обиду! А мы тут без вас всё сдюжим. Только не бойся никого!»

— Думаешь правильно, а вот делаешь не всегда то, что нужно… — Байрачный посматривает на забинтованную ногу Николая Губы.

— Пусть вас это не тревожит! — нахмурился Николай. — Я же не покинул роту…

— Не об этом речь… Могли же попасть не в ногу, а в голову.

Николай молчит. Ему на выручку поспешил Орлов:

— Фрицы, как видно, охотятся только за умными головами… Так что Николаю не угрожает опасность…

— Так, выходит, моя нога ценнее твоей пустой тыквы, ведь по ней стреляли, — смеется Губа, довольный тем, что донял Орлова.

— Перестаньте чесать языками! — подхватывается с разостланной плащ-палатки Расторгуев и бросается бегом в полутемный подъезд.

Поворачиваем головы в ту сторону.

— Пусть меня холера возьмет, если это не Грищенко! — срывается с места Губа, забыв о раненой ноге. К подъезду сбежалась добрая половина роты. И каждый хотел если уж не обнять Гришу Грищенко, то хоть пожать ему руку. Не толкались только те, кто пришел в нашу роту уже в Каменец-Подольском и в Коломые, то есть после ранения Григория. Они смотрели и удивлялись, что это за персона, кого это с такой радостью встречает вся рота?

— Долго же тебя, дружище, ремонтировали! — похлопывает ладонью по широкой спине Григория Петя Чопик. — Наверное, с полгода отлеживался? Я уже и забыл, где же тебя продырявило?

— Да около домика лесника, когда мы бежали сушиться, выкупавшись в ледяной воде. Припоминаешь, танк провалился под лед.

— А, Тернопольская операция, еще в начале марта. Теперь все вспомнил. — Петя гасит улыбку. — Многовато воды с тех пор утекло, многовато…

— Я кое-что знаю, Пахуцкий иногда писал.

— Не застал ты, Гриша, своего корреспондента, — грустно качает рыжей головой Петя. — Нет ни Пахуцкого, ни Вичканова, ни Гаршина, ни Можухина, ни Червякова-старшего, да и младший тяжело ранен. Многих за это время не стало. Поредели ряды добровольцев. А три дня тому назад Сашу Марченко похоронили…

После долгого гнетущего молчания Гриша говорит:

— Мне почему-то казалось, что после урока под Бариловом все мы станем такими опытными и такими закаленными, что будем идти вплоть до Берлина без единой потери…

— Когда находишься вдали от этой круговерти, всегда кажется, что можно смерть обойти десятью дорогами… А здесь, браток, и одной не сыщешь. Куда ни ткнешься — сечет, а идти нужно… — Чопик поправляет пилотку, которая и без того сидела довольно лихо на его рыжих кудрях. Так где же тебя, дружище, ремонтировали?

В серых глазах Грищенко зажглись теплые искорки:

— О, мне, брат, посчастливилось… Я, как что-то в самом деле ценное, что-то стоящее, был направлен в стольный град Киев. Там заботились обо мне не только рядовые врачи, а даже профессора.

Чопик слушал Григория и, не в силах сдержать лукавой улыбки, сказал:

— Мы помним, Гриша, что ты и раньше умел заправлять арапа. А теперь тебе, видно, будет чем хвастать аж до конца войны, а то и дальше. Так что берегитесь, братцы, — подмигивает ребятам. Но Грищенко на это не обратил внимания. Спокойно и неторопливо стал рассказывать, как ему хорошо было в госпитале, какие там знающие врачи, какие внимательные и предусмотрительные сестры…