Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

В том году стуртинг «по собственной инициативе отменил собственное решение», как это формулировалось в госбюджете, и принял постановление, которое она могла записать на счет личных побед. Постановление о выплате постоянных пособий писателям. Толчком к этому послужила ее перепалка с Хамбру. Теперь ее коллегам были обеспечены равные условия труда. Среди тех, кому выделили пособия, оказались и старый друг Унсет Нильс Коллетт Фогт, и Гуннар Хейберг, человек, которому она была обязана выходом в свет своей первой книги. Таким образом, на двух фронтах она одержала победу. Однако на третьем вынуждена была признать поражение — от надежды на то, чтобы хоть каким-то образом организовать совместную жизнь с Андерсом Кастусом Сварстадом, пришлось отказаться.

Тот образ, который Сигрид Унсет хотела показать миру, лучше всего иллюстрирует фраза из автобиографической справки, составленной ею для справочника «Писатели XX века»: «Я писала книги, вела хозяйство и растила детей» [360] Krane 1970, s. 20. . В этом контексте было бы, конечно, неинтересно упоминать о заслугах каких-то там фрёкен Сульхейм и фрёкен Андерсен, садовника, плотника или шофера. Однако она не скрывает своих семейных трудностей: «Я вышла замуж за норвежского художника, у которого было трое детей от первого брака, а со временем у нас появилось еще трое. На заработок художника в Норвегии едва ли можно содержать семью из восьми человек, тем более что двое детей, мой пасынок и моя дочь, оказались душевнобольными» [361] Krane 1970, s. 20. . Эти слова не могли не задеть Сварстада. Особенно в свете ее теперешнего экономического процветания, строительства и новых приобретений. Какого он был мнения о деятельной натуре своей жены, не дававшей ей покоя, пока она не построит красивый просторный дом? Возможно, он презирал это как высшее проявление буржуазности? В свое время их сблизили общие эстетические идеалы, оба высоко ценили классическое искусство и отвергали модернизм с его разрушением формы и цвета. Но тот величественный творческий проект, что Сигрид теперь взялась воплощать в Бьеркебеке, был плодом устремлений совсем другого толка. Здесь оказалась замешанной не только воля к созданию произведений искусства, но и желание придать форму жизни других людей. Возможно, Сварстад недоуменно размышлял, какое место во всем этом Сигрид отводила ему, и удивлялся скорости, с какой она умудрялась воплощать свои желания в действительность. Как будто одной репутации блестящего творца литературных миров было мало — в рекордные сроки она продемонстрировала столь же блестящие способности в области обустройства и управления миром реальным.

Дом и роман — два внушительных творения за эти несколько лет. Но ее брак погиб, семья распалась — и разве не было тут и ее вины? Она не скрывала, что Сварстад не оправдал ее ожиданий, — но ведь она хотела слишком многого, только неизвестно, насколько была в состоянии это признать. Помнила ли Сигрид Унсет о том, что взять всех детей в семью не было идеей Сварстада? Разве не понимала она в глубине души, что он по характеру совсем не подходил для той роли ответственного отца семейства, которую она ему отводила? В созданном ею литературном мире Кристин мы встречаем несколько интересных мужских образов. Отец Кристин воплощает в себе абсолютный идеал, и нетрудно заметить сходство между ним и собственным отцом Сигрид, героем ее детства. Безусловной удачей можно признать также изображение супружеской любви между родителями Кристин. Или образ Симона Дарре. В начале романа он кажется только скучным, хотя и более благородным антиподом Эрленда, но по мере развития сюжета становится все более привлекательным и интересным. Сигрид Унсет сама признавалась, что этот персонаж преподнес ей сюрприз. В первый и последний раз за время работы над романом она отклонилась от своего первоначального плана, и все из-за неожиданного развития отношений писательницы с героем. Отвечая на письмо шведско-финского писателя Ярла Хеммера, которого особенно восхищала сцена смерти Симона, она признавалась: «В итоге я предоставила Симону Дарре куда более значительное место в романе, нежели предполагала, — потому что влюбилась в него, пока писала» [362] Brev til Jarl Hemmer, 1.9.1924, Åbo akademi. . Что до упомянутой сцены, то она была плодом одной вдохновенной ночи: «Однажды ночью я проснулась, села за стол и написала целую главу, не поменяв потом ни единой запятой. Это моя любимая глава во всей книге» [363] Brev til Jarl Hemmer, 1.9.1924, Åbo akademi. .