Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

Упреки в том, что она, известная как автор злободневных произведений, вдруг решила обратиться к истории и эпохе саг, она могла перенести. Для одного рецензента то, что она пала перед «искушением такого рода», осталось полнейшей загадкой, но были и другие, увидевшие в Вига-Льоте и Вигдис «в сущности, современных людей, перенесенных в далекую историческую эпоху саг». Улыбалась ли она в ответ на попытки критиков найти общие черты у ее исторического и современных романов — вроде того, что местом действия стала Кристианийская долина? Журнал «Урд» попросил ее рассказать, что подвигло ее на создание исторического романа. На такой вопрос всегда трудно ответить, сказала она, но как бы то ни было, мотив мести широко распространен в народных балладах, и ее давно снедало желание сделать его основной темой своей книги. «Я была уверена в том, что понимаю эпоху раннего Средневековья. Человеческая натура в то время представала в своем чистом и неизменном виде», — говорилось в ее статье в «Урд». И в заключение она обронила фразу, которая многих должна была заставить задуматься: «В конце концов, можно писать только о своем времени» [114] Urd, 24.5.1910. .

«Сигрид Унсет принадлежит к тем литературным счастливчикам, которые заслужили свое счастье» [115] Dagbladet, 23.11.1909. , — считает Минда Кинк. Фернанда Ниссен высказывается еще определеннее: «С растущим нетерпением ждем дальнейшего развития таланта Сигрид Унсет» [116] Social-Demokraten, nr. 274, 1909. . А Сигрид Унсет уже решила, что в благодарность за стипендию напишет что-нибудь еще более современное, чем предыдущие ее романы.

Однако в тоне письма чувствуется и некоторая горечь — что ее успехи по сравнению со счастьем подруги, которая опять готовится «исполнить высшее предназначение женщины»: Дея ожидала второго ребенка. «Ах, в конце концов, именно об этом мы все и мечтаем», — вздыхает писательница. Счастливица Дея будет украшать рождественскую елку для своей маленькой дочурки, в то время как несчастная Сигрид «впервые в жизни будет отмечать Рождество на чужбине». В конце письма она просит не забывать о ней, оказавшейся на чужбине в эти праздничные дни [117] Undset 1979, s. 161. , ведь она чувствует себя такой одинокой в Риме.

По правде сказать, такой уж одинокой Сигрид Унсет в Риме не была — к этому времени ей уже удалось обзавестись веселой компанией. Не была она там и единственной «раненой душой» — ей даже казалось, что и все остальные приехали сюда, «чтобы забыть о чем-то» [118] Undset 1979, s. 161. . Благодаря своему другу Нильсу Коллетту Фогту Сигрид познакомилась с Китти Камструп, которая содержала в Риме пансионат, а Китти в свой черед представила ее Хелене Фагстад. «Даже римский кабачок может показаться унылым местом, если за одним из столиков не возвышается ее блистательная фигура в сиянии яркого пурпура», — так описала Унсет Китти Камструп [119] Winsnes 1949, s. 55. . Прежде чем осесть в Риме, Китти успела взойти на египетские пирамиды и пожить в шатре среди бедуинов ливийской пустыни. Новые подруги, в особенности Хелена Фагстад, вдохновляли Сигрид на создание женских характеров в задуманном ею новом романе. Сюжет его пока еще не сложился, однако она присматривалась к окружающей ее среде и делала заметки — о ночных пирушках, спонтанных посещениях церквей, посиделках в кафе и вылазках на Монте Пинчо и Авентинский холм.

На Рождество Рим припас Сигрид встречу с особенным человеком. В первый же день Рождества она заметила на соседнем балконе человека с необычным профилем, напомнившим ей ее любимого «Джентиле делла Луна» — бюст, полюбоваться которым она частенько ходила в Национальную галерею. «Единственная любовь моего сердца» — так говорила она матери о бюсте [120] Undset 1979, s. 75. . Однако этот обладатель профиля, которому она кивнула в ответ на приветствие, — норвежец и больше похож на представителя богемы, чем на благородного господина. Это, конечно же, художник Андерс Кастус Сварстад. Она уже слышала, что он снял соседнюю квартиру на Виа Фраттина, также принадлежащую синьоре Леманн-Лукронези, и вот-вот должен был въехать. До этого он жил и работал в Неаполе. Как замечательно, подумала она, ведь одной из первых картин, которую она купила в своей жизни, было именно его полотно.

Сварстад прежде всего был певцом Кристиании и добился такого мастерства в изображении всех нюансов серых рабочих кварталов и реки Акерсэльвы, что, глядя на его картины, можно было ощутить запах задних дворов и фабрик. Кстати сказать, когда год назад критика сравнила стиль самой Унсет со стилем Сварстада, писательница восприняла это как большой комплимент. «Не вызывает сомнений, — писал Андерс Крогвиг из „Самтиден“, — что оба чувствуют себя в современном метрополисе как рыба в воде» [121] Samtiden 1909. . О Сварстаде говорили, что он открыл для живописи урбанистический мир, а полотно, написанное к церемонии открытия Народного дома {13} 13 Народный дом — построен в 1907 году для проведения съездов представителей профсоюзного рабочего движения. , называли «гимном городу, новому миру, сотворенному руками человека». Сигрид Унсет читала в «Самтиден» язвительные статьи Сварстада, и ей пришелся по душе его саркастический тон. В его изображении современный большой город во многом походил на ее описания бедных кварталов Кристиании: «мокрые грязные улицы с разбитыми тротуарами, дома с малюсенькими квартирками и крохотными магазинчиками» [122] Samtiden 1909. .