Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

Участвуя во всех делах Союза писателей, Сигрид Унсет неизменно старалась соблюдать принцип справедливости. Никто, кроме нее, не мог так явно продемонстрировать, что ей, например, не нравится какая-то ситуация или отдельные личности, но когда речь заходила о писательских делах, личные эмоции отходили на второй план. Сигрид Унсет хранила верность Союзу писателей на протяжении без малого тридцати лет. Она была верна и своему издательству, своему «сэру Вильяму» и своему «дядюшке Мёллеру». Она отклоняла другие заманчивые предложения от издательств и оставалась с «Аскехаугом» и Вильямом Нюгором. Эта верность роднила ее с писателями, которые поддерживали ее: с Нильсом Коллеттом Фогтом и Кристианом Эльстером. Хотя кое-кому Сигрид Унсет и могла показаться угрюмой и высокомерной, заняв пост председателя Союза писателей, она обзавелась множеством новых друзей.

Она безоговорочно разделяла идею общескандинавского сотрудничества писателей. С самого начала на новом посту она отстаивала принцип унификации стандартов и считала, что во всех скандинавских странах должны уважать права писателей и соблюдать их материальные интересы. Многие ее шведские, датские или финские коллеги, которые встречались с ней по этому или другому поводу, замечали, как она буквально светилась от счастья, когда рассказывала о сыне Андерсе, который находился в Англии, чтобы получить техническое образование.

Тогда никто и не сомневался в том, что старший сын станет для нее опорой и самой большой радостью в жизни. И все же жизнь ее была омрачена, на лице ее внезапно появлялась грусть и тревога, тогда она извинялась и спешила уехать домой: она не очень любила находиться вдалеке от Моссе. О своем младшем сыне она рассказывала не слишком охотно. Ее коллега — шведская писательница Алиса Лютткенс — сразу же отметила, что Сигрид Унсет мало того что дистанцируется от людей, но «глаза ее полны печали и тоски» [592] Lyttkens 1979, s. 161. . Позже они будут с радостью проводить время вместе, ехидничать и перемывать косточки общим знакомым. «Но откуда взялась эта вечная печаль, эта тоска, — удивлялась Алиса Лютткенс, — у нее, такой преуспевающей и именитой писательницы? Все ее существо пронизано грустью, и этот тихий голос, и тяжелый, обращенный внутрь взгляд».

В тягостной тишине, окутанная облаком сигаретного дыма, она могла внезапно спросить:

— А что вы думаете о Гитлере?

Алисе Лютткенс она объясняла, что просто немцы чересчур кроткие и сентиментальные и им нужна униформа, чтобы держать себя в тонусе, так же как омару нужен его панцирь.

— Это относится ко всем немцам? — поинтересовалась Алиса Лютткенс.

— К евреям это не относится, — ответила Сигрид Унсет [593] Lyttkens 1979, s. 163. .

Когда выяснилось, что они не только придерживаются единой точки зрения на немцев, но что у Алисы Лютткенс мать тоже родом из Дании, Сигрид Унсет молниеносно спросила:

— Она, конечно, женщина с замашками дивы?

Они заговорили о своих изнеженных матерях-датчанках. И в глазах Сигрид Унсет, всегда таких печальных, вспыхнул огонек. Юмор и ирония всегда сквозили и в ее прозе. Позже шведская писательница призналась, что ей многое стало понятно, когда она прочитала «Одиннадцать лет», о том, как маленькая Сигрид страдала от «несправедливостей со стороны матери и разочарований своего детства» [594] Lyttkens 1979, s. 164. .

А Ханс по-прежнему находился в школе-интернате Хартманна в Аскере. По воскресеньям Нини Ролл Анкер забирала его в Лиллехауген. И все же матери было трудно поверить в то, что шестнадцатилетний юноша окончательно встал на путь исправления. Прошло немало времени с тех пор, как Сигрид Унсет позволяла ему переубеждать себя, при этом лицо его выражало смирение и участие. А встречались они теперь довольно редко. Но время шло, и появлялись новые проблемы. И не только ситуация в Европе тяготила ее.

После пары небольших стычек она снова бросилась к пишущей машинке, словно у нее зудели кончики пальцев. Она назвала статью «Богохульство», но, в отличие от Арнульфа Эверланна, богохульством она считала современный спиритизм и другие предосудительные варианты христианства. Сигрид Унсет считала наивным, материалистичным и обывательским стремление принимать желаемое за действительное. В центре ее внимания оказались книги профессора Уле Халлесбю о христианском учении и морали. «Что имеет в виду Халлесбю под „просветленным состоянием?“ — вопрошала она. И относится ли эта теория, например, к животным: — Могут ли тигры стать настолько просветленными, что они перестанут быть тиграми? <���…> Станут ли мои почти домашние синицы по-прежнему пожирать тлю, а мой приятель вертишейка — муравьев? И вообще, может ли случиться так, что тля и другие вошки станут настолько просветленными, что будут не досаждать нам, а лишь забавлять нас?» И все же, писала она, если бы ей пришлось выбирать между спиритизмом и Халлесбю, она бы выбрала последнего. Она считала спиритическую теорию и откровения о том, что все умершие продолжают жить, просто невыносимыми. «Сейчас, конечно, нет никаких веских аргументов против истинности спиритизма, но мысль о том, что мы можем жить после смерти, просто кощунственна», — признавалась она, хотя и не отрицала своего сверхъестественного опыта.