Теперь эта история стала еще интереснее. Петер Нансен умер в 1918 году и не мог опротестовать ее драматизированную и не совсем правдивую версию, а она охотно рассказывала ее литературоведам [475] Jf. Winsnes 1949, s. 41.
. Так, вероятно, больше походило на историю Золушки? Или же было реваншем секретарши? Но это подчеркивало и то, какую профессиональную ошибку допустил Нансен, ведь отвергнутый им роман позднее превратился в «Улава, сына Аудуна» — роман, удостоенный Нобелевской премии! На самом деле Нансен, скорее всего, не зря раскритиковал изначальную версию про Оге и Алхед. Сигрид Унсет хранила письмо, полученное ею от Нансена. Только Сигне — сестра Унсет — знала правду о вежливом отказе, полученном в июле 1905 года: «Могу тебе сообщить, что Петер Нансен вернул мне рукопись, сопроводив ее письмом. Он не может рекомендовать ее к печати, для этого она недостаточно хороша. Тем не менее он признает за мной талант: „есть места, поражающие силой и тонкостью описания“, однако композиционно текст оставляет впечатление рыхлого и незаконченного, так что временами, по его мнению, „Оге“ просто разваливается. Кое с чем я могу согласиться, но далеко не со всем. Под конец он выразил пожелание, чтобы я опробовала себя на ниве современности и избегала переодевания, т. е. исторической формы. В общем, это было очень милое письмо, но, к сожалению, меня оно не очень порадовало» [476] Brev til Signe, 31.7.1905, NBO, Håndskriftsamlingen.
.
Правда состояла в том, что, несмотря на отказ, письмо от Петера Нансена ее ободрило. И потом, когда это было, чтобы роман секретарши принимали в печать с первого раза? «Теперь-то я вижу, какое это непростое дело», — написала она Сигне. Отказ дал Унсет стимул более дисциплинированно заниматься творчеством. Теперь она вполне понимала это, хотя по-прежнему с удовольствием рассказывала версию о непростительной ошибке Петера Нансена и издательства «Гюльдендал».
Сигрид Унсет сидела за новенькой пишущей машинкой и пыталась понять, каково ей сейчас. После первого поражения прошло двадцать четыре года. Все было совсем иначе, чем она представляла себе, и по многим параметрам намного лучше того, о чем она мечтала. Особенно когда ей не напоминали о крахе семейной жизни и дом не гудел от званых и незваных гостей.
Будни же проходили по раз и навсегда заведенному ею порядку. Она редко спускалась на первый этаж раньше часа дня, чаще всего около двух, выпив много кофе за чтением в постели. В три часа был обед, после которого она садилась писать. Она всегда следила за тем, когда Моссе ложилась спать, чтобы посидеть на краю ее кровати. Ханс был в школе-интернате, Андерс чаще всего занимался своими делами и не отвлекал ее. Весь дом спал, и никто не слышал, как она уже после полуночи шла к угловому шкафу в гостиной, чтобы наполнить свой стакан, неизменно стоящий рядом с бутылкой.
Жизнь в Бьеркебеке изменилась. Дети повзрослели, любимая няня Моссе, Мэри Андерсен, влюбилась, вышла замуж и стала фермершей Стендал в Брёттуме. Сигрид Унсет позаботилась о свадьбе, а потом устроила так, чтобы Мэри Стендал стала няней Тронда. И для Сварстада, и для нее самой стало облегчением, что Тронд жил теперь в семье. Стало вдвойне приятнее навещать Мэри и Тронда. Сигрид Унсет возмещала расходы на одежду, а содержание ребенка оплачивалось из благотворительных средств.
Матея Мортенстюен вернулась домой после пребывания в городе. Она прошла обучение на кухне отеля «Континенталь». Католичество она приняла, когда еще помогала по хозяйству в Бьеркебеке. Сигрид Унсет была ее крестной матерью. Тея, как ее называли дети, могла иногда быть достаточно суровой, но умение отлично готовить сочеталось в ней с административной жилкой, так что Сигрид Унсет могла спокойно оставить дом на нее. На то, что Тея в конечном итоге предпочитала католическим мессам организацию завтраков, Унсет смотрела сквозь пальцы.
Пересказы, переводы, переиздания, безустанное изучение исторических источников — стол был завален различными материалами. Когда Сигрид Унсет собиралась пересказывать одну из классических рождественских историй, она всегда использовала несколько источников. Вновь она писала о Рождестве в разные журналы и снова признавалась в том, как любит пересказывать. «Дорога утомила их», — писала Унсет, на этот раз об Иисусе и учениках — их пути домой, в Карфаген. Она вживалась в повествование: «А если мы попробуем представить все то, что Евангелие не описывает: долгие странствия по длинным римским дорогам, — от них можно устать так, что каменистая горная тропка покажется настоящим отдыхом» [477] St. Olavs julenummer, 1928.
.
Читать дальше