Туре Гамсун - Спустя вечность

В этих словах слышится боль человека, пережившего, пусть и по собственной вине, тяжелую драму, но не сломленного и готового, как и прежде, достойно и убедительно защищать память об отце и свой внутренний мир. Автор не оправдывается. Он не снимает с себя ответственности за то, что случилось, но пытается «изнутри» показать, что двигало его отцом и им самим в момент принятия тех или иных решений, имевших столь необратимые последствия, и что вообще происходило с теми, кто в тяжелой атмосфере предвоенных и военных лет находился «по другую сторону баррикад».

В памяти рассказчика возникают яркие эпизоды из детства. Родители, Мария и Кнут Гамсун. Брат Арилд. Сестры Эллинор и Сесилия, которых отец ласково называл «троллятами». Их большой дом в Нёрхолме, который отец с таким любовным тщанием обустраивал. Туре несколько раз повторяет, что пишет не семейную хронику, что им руководит лишь естественное желание, быть может, в последний раз мысленно «встретиться» с близкими, горячо любимыми людьми. «Родителям не всегда удавалось уберечь нас от электрического заряда, возникавшего в воздухе из-за противоречий между ними. И тем не менее, я без раздумий повторю, что у меня было счастливое детство, детские радость и горе были настолько наполнены содержанием, что я не жалею ни об одном прожитом дне». Мария Гамсун, общение с которой не прерывалось вплоть до самой ее смерти (в 1969 г.), осталась в памяти сына «гордым характером», «сильной и вместе с тем слабой женщиной», в душе которой «объединилось много противоречий». Она обеспечивала своим детям «безопасность и надежное прибежище», и несмотря на всю сложность их отношений с мужем, не раз оказывавшихся на грани разрыва, была ему опорой и поддержкой. Туре Гамсун надеется разрушить один из распространенных мифов: будто именно на Марии Гамсун, якобы обладавшей неограниченным влиянием на отца, лежит ответственность за политическую и человеческую катастрофу, пережитую их семьей. Туре Гамсун цитирует письмо матери от 22 августа 1951 г. одному из творцов этого мифа, директору «Гюлдендала» Харалду Григу: «отец никому не позволял диктовать ему, какое у него должно быть мнение». Под этими словами матери автор готов поставить и свою подпись.

Рассказывая об отце, Туре Гамсун прежде всего отмечает его обостренную чувствительность, нервность, душевную ранимость. «Отец был необыкновенно уязвимым человеком, и за все те годы, когда я по мере сил поддерживал его, у меня сложилось совершенно иное впечатление: в действительности отцу были свойственны <���…> рыцарство, гордость и чувство собственного достоинства, которое никоим образом нельзя было спутать с примитивным тщеславием. И я думаю, что его ранимость, казалось бы, из-за совершенно пустяковых вещей, во многом напоминает необыкновенную ранимость таких родственных ему по духу гениев, как Стриндберг и Мунк». Но при этом Кнут Гамсун отличался сильным и отчасти деспотическим характером. Во всяком случае, в своих детей он всегда вселял «чувство надежности, не допуская в душу сомнений», и пока Туре Гамсун рос, эта близость к отцу казалась ему «нерасторжимой с самим понятием авторитет». Слово отца было решающим во всех семейных вопросах, и если он выступал в роли «строгого обличителя», то метал громы и молнии, и дети его боялись. «Тем не менее, даже сегодня, — пишет Туре Гамсун, — я не могу назвать его гнев несправедливым, каким бы обидным он ни был. Потом уже я иначе воспринимал нашу с ним близость, годы многое уравнивают, хотя и далеко не все. Уважение вместе с естественной сыновней любовью я испытывал к нему всю жизнь». В детстве дети часто слышали сетования отца на несправедливость послевоенного мирного договора, о близорукой политике союзников в отношении Германии. Так закладывалась позиция, которую они сохранили на годы и не имели никакого желания ее менять. Здесь они тоже следовали примеру отца. «Он по натуре был боец и всегда отстаивал свою точку зрения, которую не менял уже всю жизнь».

Туре Гамсун считает, что именно эта неспособность пересматривать свои взгляды, это упрямство, доводящее порою до абсурда, и способствовали тому, что отец стал заложником собственных представлений о немецком характере и немецкой культуре. После подавления неудавшегося заговора 1934 г. Кнут Гамсун, возмущенный расстрелом одного из его участников, генерала Курта фон Шляйхера, выразил недовольство Гитлером — «капрал оказался не благородным человеком», посмел расстрелять генерала. «Тут бы отцу и повернуть на несколько градусов», замечает автор, но этого не случилось, ни тогда, ни потом. «Его предрассудки были слишком сильны. Он не мог заставить себя присоединиться к леворадикальной и либеральной интеллигенции, к выступлениям и резолюциям которой относился с мягким презрением». На руку нацистам сыграло и поведение Кнута Гамсуна в «деле Осецкого», когда он выступил против либерально настроенных норвежских общественных деятелей, выдвинувших кандидатуру преследуемого властями немецкого пацифиста на получение Нобелевской премии мира. Как полагает Туре Гамсун, «дело Осецкого» отступило перед взглядом отца на «героическую» Германию и немецкий народ. Кнут Гамсун весьма скептически относился к будущему национал-социалистического немецкого государства, равно как он не верил и в социалистическую систему в России. Однако для него «важными были не системы, а немецкий народ и сознание того неопровержимого факта, что норвежцы и норвежская литература только через это „государство в центре Европы“, могли стать известными и признанными во всем мире».