Туре Гамсун: Спустя вечность

Сколько лет прошло, а я до сих пор помню физиономию Нильса, помню и как он, кряжистый, покрасневший, протягивает к учителю руки ладонями вниз и получает несколько ударов по сильным коротким пальцам. Потом была моя очередь, но мне повезло. Нильс принес всего несколько жалких веточек ольхи, которые сломались после первых же двух ударов. Помню, как, оставшись без оружия, Маркуссен улыбнулся, и я избежал наказания. Вообще, я уверен, что ни Нильсу, ни остальным детям ничуть не повредили методы воспитания нашего наставника, насколько я знаю, мы все вышли в люди.

Правда, у нас дома к телесным наказаниям не прибегали, если не считать тех случаев, когда мы честно этого заслуживали и у мамы не выдерживали нервы. Меня отец ударил лишь один раз. Дело было так:

На красивой маленькой яблоньке в нашем саду зрело одно-единственное желтовато-зеленое яблоко. Отец огородил яблоньку и подвязал ветку, на которой висело это единственное яблоко, и уж тут noli me tangere! — не тронь меня! — соблюдалось неукоснительно. К сожалению, однажды я, поддавшись искушению, решил, что яблоко уже созрело, и его можно съесть. Я съел яблоко и тем самым весьма обогатил свой жизненный опыт. Шутки с отцом были плохи, когда не уважались некоторые его слабости, вроде защиты растений, будь то в лесу или в саду. Я получил звонкую оплеуху и рухнул на землю, главным образом от удивления. Отец, не менее удивленный, смотрел на меня, распростертого на земле. Я встал, мы оба молчали. Потом он произнес оскорбленно, почти с раздражением:

— С чего это ты упал? От такого удара не падают!

Ему это не понравилось. Его сын должен был выдержать удар, а не валиться сразу на землю. Но я быстро сообразил, что он раскаивается. Наказывать ребенка таким образом, пусть даже всего-навсего оплеухой, было не в его принципах. Несколько дней он относился ко мне почти с испуганным вниманием. И говорил маме, что, должно быть, я слишком быстро расту и оттого такой слабый.

В тот год нам с Арилдом подарили на Рождество боксерские перчатки.

Но они остались невостребованными, мы так и не научились ими пользоваться. Невинные драки, которые неизбежно случаются в детстве и между братьями с разными характерами и между товарищами, ограничивались обычными стычками и борьбой, что было прекрасным способом выплеснуть накопившуюся энергию.

Разнообразие в эти потасовки внес чудной человек небольшого роста, с изящной короткой бородкой, неожиданно появившийся в Нёрхолме. Это был художник Сигмунд Синдинг {8} 8 Синдинг Сигмунд (1846–1922) — норвежский живописец и скульптор, долго работавший в Копенгагене и Париже. Автор скульптурных изображений Ибсена и Бьёрнсона (обе работы — 1899), установленных перед фасадом Национального театра в Осло. , племянник композитора Христиана Синдинга, с которым отец был немного знаком.

Синдинг сообщил нам о своем желании написать портрет отца, пообещав, что этот портрет будет совершенно не похож на те, что были до него написаны Хенриком Люндом {9} 9 Люнд Хенрик (1879–1935) — норвежский живописец, признанный мастер портрета. . Не сказав ни одного худого слова о Хенрике Люнде, Сигмунд Синдинг уверял, тем не менее, что его портрет будет гораздо лучше.

Не думаю, что Синдинг принадлежал к какой-нибудь определенной группировке норвежских художников, во всяком случае, к такой, которая имела в ту пору вес. Он прославился на коллективных выставках и на аукционах своими тщательно выписанными натюрмортами и пейзажами в глухих тонах. Кроме того, он писал стихи и пьесы и приходился, как я уже упомянул, племянником нашему известному композитору.

Отец решил, что, пожалуй, неплохо сменить на время своего «придворного художника» Люнда, и разрешил Синдингу попытать счастья. Насколько я помню, это было в 1924 году. За год до того нас посетили художники Хенрик Люнд и Улаф Гулбранссон {10} 10 Гулбранссон Улаф (1873–1958) — норвежский живописец, карикатурист, как и некоторые другие скандинавские художники активно сотрудничал с немецким еженедельником «Симплициссимус» (1896–1942). , люди общительные и веселые, поэтому мы с Арилдом с нетерпением ждали появления нового интересного человека. И он нас не разочаровал. Он дал нам первые уроки по технике бокса и посвятил во все тонкости этого вида спорта.

В ту пору Синдингу было около пятидесяти, но он был гибкий, пружинистый и находился в отличной форме. Он обучил нас правильной исходной позиции, всевозможным приемам, обороне и парированию ударов. Отец молча и терпеливо позировал ему. Я потом часто думал, какой идеальной моделью был он для всех художников, писавших или рисовавших его, — а это Вереншолд, Алфред Андерсен, Хейердал, Мунк, Люнд, Гулбранссон. Он понимал замысел художника и, безусловно, чувствовал, какой образ будет для данного портрета самым естественным. Много раз он позировал и мне, всегда охотно и с большим интересом, и только однажды заснул в кресле, но тогда ему было уже девяносто.