Туре Гамсун - Спустя вечность

Можно ли считать Нёрхолм памятником старины? Вдали, там где кончается залив Нёрхолмскилен и начинается Буфьорд, на островках сохранились каменные надгробия эпохи викингов. Я знаю, что Нёрхолм не так стар, но, тем не менее, он покрыт патиной истории, которая долгие годы питала мою фантазию. Селение Нёрхолм, написанное на разный лад, отмечено на старой карте XVII века. «Старинная господская усадьба Нёрхолм» — одно из тех редких поселений, не считая пасторских усадеб, которое Педер Клауссён Фриис {5} 5 Фриис Педер Клауссён (1545–1614) — норвежский священник и писатель. упоминает в своем «Norriges oc Omliggende Øers sandfærdige Bescriffuelse» — «Достоверном описании Норвегии и прилегающих к ней островов», — изданном в 1632 году.

Здесь, за дворовыми постройками у больших обтесанных камней, я нашел однажды двухсотлетний серебряный скиллинг. А летом, когда мы, дети, бродили босиком по песку и по илу облюбованного гусями пруда, мы иногда находили там в глубине забавные вещи. Я помню толстую медную монету, которая была отчеканена задолго до 1864 года.

Но вид даты, нацарапанной на дымовой трубе, о которой я столько думал в детстве и про которую сочинял всевозможные истории, заставил меня заново пережить чувство узнавания. Я направил на цифры луч карманного фонарика и внимательно рассмотрел их. Человек, который клал эту трубу, разгладил пальцем мокрый цемент и написал на нем год. Кто он был, этот человек? Наверное, один из местных печников прихода Эйде. Может быть, с его внуками я учился в школе в Вогснесе, когда мне было семь, восемь или девять лет?

Старый Нёрхолм! Ты видал еще дам в кринолинах, думал я когда-то. В те времена господа приглашали гостей к себе в усадьбу на Рождество, и сани за санями, освещенные факелами, под звон бубенчиков въезжали на двор, а гостеприимные хозяева, стоя на крыльце, встречали соседей и друзей со всей округи.

О нет, дорогой Юнас Ли {6} 6 Ли Юнас (1833–1908) — норвежский классик, в ряде своих произведений (например, в романе «Хутор Гилье», 1883) изобразивший жизнь норвежских усадеб. , я не буду вторгаться на твою территорию! Тот крестьянин, который около 1800 года срубил из бревен первую половину главного здания Нёрхолма и обшил ее снаружи стругаными досками, вряд ли был богачом. Прошло то время, когда датские дворянские семьи придавали блеск селениям и владели огромными поместьями. У этой усадьбы было много владельцев до того, как отец купил ее в 1918 году и переехал туда вместе с семьей.

Можно сказать, что только тогда усадьба снова заблистала, благодаря блеску славы Кнута Гамсуна и тем усилиям, которые он приложил, чтобы сделать Нёрхолм образцовым поместьем.

Я спускаюсь с чердака и закрываю за собой дверь. Представляет ли этот нацарапанный на трубе год какой-то еще интерес, кроме того, что я после долгого времени снова увидел его? Действительно ли внуки этих плотников и печников были моими первыми товарищами? Мы встречались на дорогах Вогснеса и в маленькой классной комнате, где о нас заботился наш седобородый учитель Н. К. Маркуссен, одинаково внимательный, и к малышам-первогодкам и к тем, кто учился в школе уже седьмой год. Мы все занимались в одной комнате. Это способствовало воспитанию чувства товарищества, какого в наши дни больше не существует.

Мой первый школьный день. Мама проводила меня в школу, у меня был ранец и букварь. Такой день навсегда остается в памяти, тогда как все последующие сливаются друг с другом. Первый урок начался с пения псалма, первый стих: «Не остави нас, Отче Небесный…» {7} 7 «Не остави нас, Отче Небесный …» — первая строка псалма из сборника «Сто псалмов, старых и новых» (1904) норвежского филолога, переводчика и педагога Матиаса Скарда (1846–1927). Иногда Маркуссен аккомпанировал нам на инструменте, похожем на ящик, с единственной струной, по которой он водил скрипичным смычком.

Нас, и больших и маленьких, было не больше двенадцати человек, и Маркуссен руководил нами с неизменной добротой. Иногда, правда, Нильсу Крёмпе, моему весьма предприимчивому ровеснику, доводилось постоять в «позорном углу», и хотя никто из нас не считал это позором, это все-таки воспринималось как наказание, потому что стоять в углу было скучно, и длилось это иногда довольно долго. Была у нас и другая форма наказания: однажды мы с Нильсом и еще одной девочкой заигрались на переменке и опоздали на урок, тут уже нас ждала более серьезная кара, чем «позорный угол». Нильса отправили в рощу за розгами. Дело было зимой, и розги обжигали.