Николай Богданов - О смелых и умелых

Вероятно, желтоносые явились с переформирования, пополнивши свои ряды молодежью, и так рассчитали свою первую встречу с нашими "ЯКами", чтобы выйти из этой схватки победителями наверняка и тем привить своей молодежи задор, развеять страх перед советскими истребителями.

При одной мысли об этом Бакулиным овладела ярость, и он крикнул по радио:

- Атакуем!

И его летчики поняли, что призвал он их на смертный бой. Шимко крикнул однажды:

- Пару успею... Постараюсь трех!

И каждый стал драться так, чтобы до последней капли бензина успеть сбить как можно больше врагов.

Первую атаку фашисты приняли как маневр, при помощи которого "ЯКи" хотят выйти из боя. Это у них было предусмотрено. Одна восьмерка стала уходить на высоту, а вторая пошла вниз, чтобы поймать летчиков Бакулина при попытке уйти на бреющем.

Но видавшие виды истребители поняли этот маневр и, как только очутились выше немцев, четверкой ударили на них с переворота, а парой пошли на высоту.

Неожиданный удар вышиб из вражеских рядов сразу пару "мессершмиттов". Остальные растерялись, и все пошло не по плану. И ловко рассчитанный фашистами бой превратился в свалку, в карусель, в такую жесткую сечу, где выигрывает бесстрашие, ярость, личное мастерство.

Немцев было много, и после первых ударов они попытались собраться, привестись в порядок и задавить стайку смельчаков числом. Но тут лейтенант Шимко угадал немецкого командира, сошелся с ним на лобовых и таранил. Гибель командира, разлетевшегося в куски вместе с самолетом, ошеломила немцев, и бой превратился в погоню и избиение.

- Удирая, они видели, что мы хозяева неба! - говорил восторженно Березко и добавлял: - А как мы потом падали, ведь этого они не видали...

Все это так. Но все же. к концу пути Бакулин склонился к той мысли, что он допустил тактическую неграмотность, приняв решение атаковать. При уходе он мог отделаться парой сбитых самолетов, не больше.

Ему стало особенно тяжко, когда Березко ослаб, замолк и в бреду только шептал губами.

- Погубил эскадрилью... Погубил, - говорил вслух Бакулин и тут же кричал, словно споря с теми, кто будет его в этом обвинять: - Не мог я поступить иначе! Не мог бежать. Не так воспитан!

Вот уже третий день приближался шум моторов па аэродроме. А Бакулин шел все медленней. И ему казалось, что ноги заплетаются не от усталости. Ему тяжело было прийти и сказать:

- Вылетал сам-шесть, пришел сам-один...

Березко еще жил. Его молодой организм яростно боролся против заражения крови. И это заставляло Бакулина напрягать последние силы...

Вот он стал различать голоса на аэродроме.

Оставался еще день пути. И к концу этого дня Бакулин едва шел, шатаясь, падая, и, когда в ушах его стала звучать музыка, подумал, что это конец, это ему кажется от слабости. Но, странное дело, когда он вышел на край аэродрома, покрытый карликовым лесом, увидел сверкающие трубы оркестра. Он долго не мог оторвать глаз от медного блеска.

Оркестр играл напротив шеренги самолетов так громко и старательно, словно хотел пробудить у машин слух. Потом медные трубы умолкли. И прозвучал голос человека, стоявшего под знаменем, которое трепетало на ветру, как живое.

- И сейчас мы должны вспомнить тех, кого нет среди нас, но чьи имена незримо написаны на этом знамени... Своим подвигом они помогли завоевать полку это знамя, высоко подняв честь полка... Их было шестеро. Врагов шестнадцать. Они должны были уйти, не приняв боя, потому что у них был на исходе бензин. Но их командир смотрел шире. Он принял решение, перераставшее тактические рамки.

Это был настоящий, волевой и передовой воин, для которого превыше всего честь полка.

В жестоком бою погибла его эскадрилья и он сам. Но враг понес ущерб неизмеримо больший. Немцы потеряли четырнадцать летчиков сбитыми и двух трусами. Получив сокрушительный удар, они принуждены были снять с фронта всю эскадру "Туз черв" и отправить в тыл на переформирование.

Там уцелевшие "тузы" будут волей или неволей передавать своим потомкам страх перед русскими крылатыми богатырями.

Так одним ударом командир эскадрильи гвардии капитан Бакулин выбил с фронта целую часть противника. В критический момент он сумел готовящееся ему поражение превратить в победу. Малыми силами он уничтожил большие силы врага и тем достоин ордена Александра Невского.

Все это говорил комиссар дивизии, над непокрытой головой которого трепетало бархатное знамя.

И странно и дивно было слушать такие слова про себя самого.