Дмитрий Левинский - Мы из сорок первого… Воспоминания

Кустистые брови фельдфебеля нервно задергались. Подобного категорического отказа он никак не ожидал. Думаю, что его, когда направляли к нам, предупредили: рабочая команда состоит из западников, так что отказов быть не должно — все согласятся. И вдруг я один испортил всю обедню. Фельдфебель не произнес ни слова, сердито махнул рукой и удалился с ефрейтором в комнату последнего. Строй распустили. Мы разошлись по своим койкам. Меня никто не осуждал, но и не поддерживал. Казалось, другие в Африку тоже не рвались.

Больше фельдфебель у нас не появлялся. Наследующий день, придя вечером с работы, я обнаружил, что у меня исчез блокнот, находившийся в изголовье. В него я заносил стишки, осенявшие меня временами. Они были далеко не «во славу фюрера», поэтому мне приходилось их так шифровать, что и сам с трудом потом разбирался. Но так было спокойнее. После обыска тучи надо мной сгустились.

На следующее утро ефрейтор приказал мне мыть полы в казарме, а сам повел строй на работу. В этот день мыть полы была не моя очередь. Опять что-то не то! Помыв полы, я стал ждать ефрейтора. Он вернулся, но на работу меня не отпустил. Достал винтовку, примкнул штык — это что-то новое — и сказал:

— Бери шинель. Иди за мной.

Таким оказался мой последний день в Целлерндорфе. Подумалось: «Опять в шталаг 17-А, в родной штрафной барак». Мы двинулись с ефрейтором к железнодорожной станции.

Так закончилась первая и последняя попытка завербовать меня в немецкую армию. Но вопрос о вербовке совсем не такой простой, как может показаться на первый взгляд, и на нем стоит остановиться подробнее.

Я знал по слухам, что немцы вербуют наших военнопленных в различные военные и полувоенные организации, но в тех лагерях, где я содержался, — в Будешти и в шталаге 17-А — таких вербовщиков за время моего пребывания там и в помине не было, тем более что из штрафных бараков вообще не вербовали. Так что этот вопрос для меня разрешался просто: не видел, не слышал, ничего об этом не знаю. За все время плена мне ни разу не приходилось видеть живого власовца.

<���…>

И снова меня повезли в пассажирском поезде. Как ни странно — на север, а не на юг, к Вене, как я ожидал. Куда едем — конвоир даже не намекнул. Спрашивать бесполезно. Это парадокс, но он меня побаивался. Он знал, что меня ждут допросы в гестапо — вдруг я «нечаянно» скажу нечто такое, что скомпрометирует его, тогда и ему несдобровать. Ведь неспроста такой тихий и послушный работник, которого он вынужден сопровождать, в одночасье стал «опасным». Кто он на самом деле? Этих русских не поймешь…

А вокруг сидели пассажиры и на первый взгляд не обращали на нас никакого внимания. Но это не так. Я видел, как некоторые, особенно женщины, незаметно бросали удивленные взгляды, стараясь при этом не выдать своего любопытства.

Люди привыкли к тому, что Центральная Европа наводнена советскими военнопленными. Где их только не встретишь. В 1941–1942 годах их возили взад-вперед по всей Европе: гоняли в маршевых колоннах, перевозили за решеткой, в вагонах для скота за колючей проволокой — кому что выпадет. К концу 1942 года большая часть военнопленных осела в рабочих командах — на шахтах, рудниках, заводах и фабриках, на селе, на строительных и других работах. Постепенно облик военнопленных поменялся: вместо пилоток появились кепи и береты, вместо шинелей — сюртуки и куртки. Все это доставалось разными путями, да и не каждый попадал в плен в пилотке и шинели, чаще — полураздетыми. Что-то надо было носить.

Так что же удивило пассажиров? «Почему его везут одного? Почему он не истощен? Ведь не должны пленных кормить лучше, чем питаемся мы, верные слуги фюрера? А одет во все советское…» Да. На мне был полный комплект советского военного обмундирования. Даже на петлицах гимнастерки виднелись места, где не так давно красовались алые сержантские треугольнички. Это и удивляло пассажиров. Время массовых пленений советских солдат и командиров давно миновало. Последний такой случай имел место в мае 1942 года под Харьковом, когда доблестные войска фюрера окружили шесть советских дивизий и взяли в плен четверть миллиона русских. «Может, это все-таки новенький?»

Нет, «новеньких» так просто по стране не возят. Их сперва адаптируют к скотским условиям плена в лагерях. Надо сломить этих фанатичных советских солдат и физически, и морально — лишениями, голодом, побоями, болезнями, расстрелами, чем угодно, лишь бы вытравить из них то, чем они жили, что было им дорого…