Дмитрий Левинский - Мы из сорок первого… Воспоминания

В один погожий день в семью Берты Хейлингер приехал с фронта гость. Это — ефрейтор, однополчанин хозяина дома, получивший отпуск по ранению. С его приездом вся семья три дня кряду просидела, запершись в доме, а гость без конца рассказывал и рассказывал о Сталинграде. О чем он им поведал? Например, что русские совсем не такие добренькие, как ее Димитрий, — они стреляют и убивают бедных австрийцев…

Три дня я был заброшен, как и скотина. Я делал все обычные работы по двору и конюшне, кормил себя и свиней сваренной на пару картошкой. Мной больше никто не интересовался, и я ждал чего-то недоброго. И оно не замедлило прийти. Мне заявили, что семья в моих услугах больше не нуждается. При этом глаза у хозяйки выглядели вспухшими и красными от слез. Возможно, ефрейтор поведал всю правду о Сталинграде, и фрау поняла, что муж не вернется с войны, а может, уже что-то случилось… Представляя себе, как изверги-русские стреляют в ее мужа, она не могла больше видеть в своем доме советскую военную форму. Я ее прекрасно понимал и нисколько не осуждал, но помочь нив чем не мог.

Все закончилось очень просто. На другой день ефрейтор — шеф нашей рабочей команды — отвел меня к новому хозяину, а фрау Берта сделала заявку на французского военнопленного.

Если семью Хейлингер можно отнести по нашей классификации к середняцкой прослойке, то мой новый хозяин был настоящим зажиточным кулаком. Противное слово «кулак». Так и хочется заменить его чем-то другим — хороший хозяин или чем-то в этом роде. В лицо хозяина я не видел.

Не знаю — работал ли он сам? У него трудились шестеро военнопленных.

Я стал седьмым. Мне было поручено мыть 14 коров, убирать навоз и менять им подстилку. Целый день я не выпускал вилы из рук. Как это ни странно, но оказалось, что на новом месте работать несравненно легче, чем у фрау Берты. Там сама хозяйка задавала такой темп работы, что в течение дня и дух не переведешь, а отставать от нее самолюбие не позволяло. Да и как я тогда смогу с ними за общей трапезой сидеть? А здесь хозяин не появляется, а ты машешь себе вилами весь день, не спеша, и никто тебя не подгоняет. Остальные шестеро тоже неподалеку от меня с чем-то копошатся. И кормил новый хозяин совсем по-другому: вкусно и сытно. На обед в установленные часы мы получали густой горячий суп. В нем и кнели, и картофель, и куски свинины — в общем-то, что надо. У фрау Берты вечная сухомятка, и только вечером за ужином — штерц.

Я сделал вывод, что на новом месте работать легче, а еда намного лучше, да и от кусачего коня я наконец избавился. Все последнее время я чистил его с опаской: мало ли что он еще надумает?

Не проработал я и недели, как однажды вечером, после работы, ефрейтор надумал впервые за несколько месяцев построить нас в казарме. Встав в две шеренги лицом друг к другу, мы стали ожидать необычного. Из комнатушки ефрейтора появился низкорослый, седой, с лохматыми кустистыми бровями фельдфебель и, не торопясь, подошел к нам. С удовлетворением оглядев наши сытые и довольные физиономии, он встал между шеренгами и обратился к нам с речью:

— Фюрер видит вашу хорошую работу на победу Германии и считает, что вы заслужили право на большее доверие. Вам предлагается вступить добровольцами в африканский корпус фельдмаршала Роммеля. Вы будете служить в хозяйственном подразделении и помогать перетаскивать пушки по песку. Стрелять в своих союзников — англичан — вам не придется. Вы получите немецкую форму, довольствие немецкого солдата и… все остальное. Рекомендую использовать столь редкий шанс!

В зиму 1942/43 года в Германии развернули широкую кампанию по вербовке советских военнопленных. Наш случай — из этого ряда.

Все молчали. Никто не шелохнулся. Видно, что пока всех больше устраивало перебрасывать навоз. Выдержав необходимую паузу, фельдфебель подошел к одному из нас. Надо сказать, что мы все были как на подбор — только пушки таскать. Мы окрепли на крестьянской работе и на крестьянских харчах. Я не слышал, что ответил первый. Тогда фельдфебель на выбор подошел ко второму. Его ответ я тоже не расслышал — оба стояли далеко от меня. Третьим оказался я. Медленно пройдя вдоль шеренги, фельдфебель остановился около меня.

— Ты! — Он ткнул мне в грудь старческим пальцем и уставился на меня, пронизывая взором. Не успев даже сообразить, что мне делать, — все происходило слишком быстро, — я сумел выпалить как автомат:

— Ich bin russische Soldat. Ich kann nicht deutsche Soldat sein! [42] «Я — русский солдат. Я не могу стать немецким солдатом!» ( нем. )