Татьяна Ахметова - Я невинность потерял в борделе

Юнкера сопят, ныряя,
По душе пришлась игра.
А меж тем лежит Аглая
Не жива и не мертва.

Стал один икать с испугу.
А другой сказал: «Авось!»
И оставили подругу —
Груди врозь и ножки врозь.

Подходил народ дивиться.
Отвернулся — кто скромней.
Видят — барышня томится,
Панталоны не при ней.

И лежит она нагая,
Только задом наперед.
Будет счастлива Аглая,
Как сама в себя придет.

Мой сказ дошел до половины.
Читатель строгий на Руси,
Я завязала пуповину,
Да не могу перекусить.

Пусть стих журчит ручыо подобный.
Пускай поведает о том,
Как жил-был кучер — член с оглоблю,
Не прикрывался армяком.

Был кучер тот до девок рьяный,
С хорошим именем Косим.
Сам граф Загулин, коли пьяный,
За член здоровывался с ним.

Косим — ни слова, ни полслова.
Косим у барина в чести.
Мог уложить быка мирского,
Иль членом яблок натрясти.

Бывало, выйдут на подворье,
И с графом меряться начнут.
За животы хваталась дворня,
Свой крепостной забросив труд.

Такого мир не видел блядства.
Под сенью трепетных ракит,
Бывало, девки оголятся,
Чтоб распалились игроки.

И мужики приходят в ужас.
А бабам радостен намек.
Граф змея выпустит наружу,
Косим — оглоблю поперек!

Всегда на равных спор кончался.
Судья от водки чуть живой,
А на суку опять качался
Мужик, пристыженный женой.

Руками плещут девки графу.
Всяк подставляет свой перед.
А граф сорвет с плечей рубаху
Да и Косиму подает.

Опять натопит няня баню,
Чтоб было жарко без порток,
С Косимом граф уважат Ваню,
А девок — это уж потом.

Потом напьются до упора.
День пролетел. Косим и рад,
А графу, что до разговоров?
Был граф известный демократ.

Много тайн наука знает.
Но всесилен парадокс.
Между графом и Аглаей
Связь была без проводов.

Эдисонов и Петровых
Свет еще не произвел.
Нет приборов электронных,
Нет еще радиоволн.

За сохою ходит пахарь,
Еще каша в голове…
Но Загулин только ахнет,
Враз аукнется в Москве.

В Бондарях в разврат играют,
Выпускает граф пары,
И дерет уже Аглая
Ноги выше головы.

Ваня в дверь забарабанит,
Граф Загулин тет-а-тет
Между ног поставит Ваню
На любовный на предмет.

Вслух еще никто не знает,
То, что Ваня голубой,
А в Москве уже Аглая
Завернула хвост трубой.

Девки прыгают в постелю,
Графу змея шевелят,
А жена плывет — поспела,
Брызги в стороны летят.

Граф, бывало, выпьет водки,
Заедая балычком —
У Аглаи кашель в глотке,
Кус становится торчком.

И хоть глотка та огромна,
Змею графову под стать,
Ей бы, глотке той, скоромны
У гусара поглотать.

Мысли всякие терзают,
И под брюхом непокой…
Я, Галина, тоже знаю
Вкус скоромины такой.

Слаще этого на свете
Не бывает ничего,
Глотка — то же знают дети,
Инструмент не речевой.

На охоту граф поскачет —
У Аглаи зуд меж ног.
Юнкеров увидит, значит,
Обивать начнут порог.

Ну, а если станет скучно
Юнкерами володать,
Выручает Сад Нескучный,
До него рукой подать.

Там народ, все больше русский,
Хоть торговый, да не жмот.
Сунут лапища под блузку, —
Как пожаром обожжет!

Так и жили граф о Аглаей,
С телепатом телепат.
Друг о друге точно знают,
Только лишь не говорят.

Но пришла зима, корежа,
Выдирая бычий рог,
Сад Нескучный стал порожним,
У Аг лаи пуст порог.

Уж извозчик на полозьях
В рукавицу прячет нос,
И скрипит, скрипит тверезый
Русский батюшка-мороз.

И налево, и направо
Все овчина по бокам.
Разбежался люд шалавый,
И сидит по кабакам.

В Белокаменной зимою
Были девки нипочем.
И легла коса змеею
Через левое плечо.

Ах, ты зимушка лихая!
Лед такой, хоть в кузне куй.
Затужила тут Аглая
По родному муженьку.

— Что ж я дурой непутевой
Коротаю бабий век?!
А на шубке бархат новый,
Воротник — соболий мех.

Глаша, личико открой-ка!
Будет с мужем — благодать.
Прикажи лихую тройку
Завтра утром запрягать.