Татьяна Ахметова: Озорные стихи (Устами народа-2) - 1997

Однажды зимним вечерком
В бордели на Мещанской
Сошлись с расстриженным попом
Поэт, корнет уланский,
Московский модный молодец.
Подьячий из Сената
Да третьей гильдии купец,
Да пьяных два солдата.
Всяк, пуншу осушив бокал,
Лег с блядью молодою
И на постели откатал
Горячею елдою.
­

Кто всех задорнее ебет?
Чей хуй средь битвы рьяной
Пизду кудрявую дерет
Горя как столб багряный?
О землемер и пизд и жоп,
Блядун трудолюбивый,
Хвала тебе, расстрига поп,
Приапа жрец ретивый
В четвертый раз ты плешь впустил,
И снова щель раздвинут,
В четвертый принял, вколотил
И хуй повисший вынул!
­

Повис! Вотще своей рукой
Ему милашка дрочит
И плешь сжимает пятерней,
И волосы клокочет.
Вотще! Под бешеным попом
Лежит она, тоскует
И ездит по брюху верхом,
И в ус его целует.
Вотще! Елдак лишился сил,
Как воин в тяжей брани,
Он пал, главу свою склонил
И плачет в нежной длани.
­

Как иногда поэт Хвостов,
Обиженный природой,
Во тьме полуночных часов
Корпит над хладной одой,
Пред ним несчастное дитя —
И вкривь, и вкось, и прямо
Он слово звучное, кряхтя,
Ломает в стих упрямо, —
Так блядь трудилась над попом,
Но не было успеха,
Не становился хуй столбом,
Как будто бы для смеха.
­

Зарделись щеки, бледный лоб
Стыдом воспламенился,
Готов с постели прянуть поп.
Но вдруг остановился.
Он видит — в ветхом сюртуке
С спущенными штанами,
С хуиной толстою в руке,
С отвисшими мудами
Явилась тень — идет к нему
Дрожащими стопами,
Сияя сквозь ночную тьму
Огнистыми очами.
­

Что сделалось с детиной тут?»
Вещало привиденье.
— «Лишился пылкости я муд,
Елдак в изнеможеньи,
Лихой предатель изменил,
Не хочет хуй яриться».
«Почто ж, ебена мать, забыл
Ты мне в беде молиться?»
— «Но кто ты?» — вскрикнул Ебаков,
Вздрогнув от удивленья.
«Твой друг, твой гений я — Барков!»
Сказало привиденье.
­

И страхом пораженный поп
Не мог сказать ни слова,
Свалился на пол будто сноп
К портищам он Баркова,
«Восстань, любезный Ебаков,
Восстань, повелеваю,
Всю ярость праведных хуев
Тебе я возвращаю.
Поди, еби милашку вновь!»
О чудо! Хуй ядреный
Встает, краснеет плешь, как кровь,
Торчит как кол вонзенный.
­

«Ты видишь, — продолжал Барков,
Я вмиг тебя избавил,
Но слушай: изо всех певцов
Никто меня не славил;
Никто! Так мать же их в пизду
Хвалы мне их не нужны,
Лишь от тебя услуги жду —
Пиши в часы досужны!
Возьми задорный мой гудок,
Играй им как попало!
Вот звонки струны, вот смычок,
Ума в тебе не мало.
­

Не пой лишь так, как пел Бобров,
Ни Шелехова тоном.
Шихматов, Палицын, Хвостов
Прокляты Аполлоном.
И что за нужда подражать
Бессмысленным поэтам?
Последуй ты, ебена мать,
Моим благим советам,
И будешь из певцов певец,
Клянусь я в том елдою, —
Ни чорт, ни девка, ни чернец
Не вздремлют под тобою».
­

— «Барков! доволен будешь мной!»
Провозгласил детина,
И вмиг исчез призрак ночной,
И мягкая перина
Под милой жопой красоты
Не раз попом измялась,
И блядь во блеске наготы
Насилу с ним рассталась.
Но вот яснеет свет дневной,
И будто плешь Баркова,
Явилось солнце за горой
Средь неба голубого.
­

И стал трудиться Ебаков:
Ебет и припевает
Гласит везде: «Велик Барков!»
Попа сам Феб венчает;
Пером владеет как елдой,
Певцов он всех славнее;
В трактирах, кабаках герой,
На бирже всех сильнее.
И стал ходить из края в край
С гудком, смычком, мудами.
И на Руси воззвал он рай
Бумагой и пиздами.
­