Татьяна Ахметова: Я невинность потерял в борделе

Пиздень врага ручищей пизданула
Сдавила горло, крепко обняла.
И, повалившись, ноги протянула,
Потом зачем-то ноги подняла.

И тут такая вспыхнула борьба —
Борьбы такой не видывали сроду:
Под стоны и науськиванья баб
Они катались ночь по огороду.

И слабый пол шептался: «Чья возьмет
В такой завидной и желанной драке?..»
Пиздень сползала задом наперед
И стала, словно вкопанная, раком.

Головохуй в пылу, в поту, в жару,
С налету, с маху, медленно и тяжко,
Нырнул в огромноротую дыру —
И только ядра шлепнули по ляжкам.

Пиздень стонала, охая блаженно,
Шатался старый, выцветший плетень..
Что было дальше? —
Вы спросите женщин:
Верх одержала, кажется,
Пиздень…

О эти груди белые
И, оробелый, я!..
А ты лежишь, дебелая,
Го-то-ва-я.
О эти губы красные,
И ножки — врозь.
Прекрасная!
Прекрасная! —
Аж по спине мороз…
Ах, сколько было встреч и плеч,
Но — как впервой!
Я на тебя боюсь налечь
Такой горой.
Ты шепчешь: «Нет, я не боюсь,
Как мышь, — копны» —
И я сдаюсь, и отдаюсь:
Мы — не грешны!

Всю ночь казнил себя я в думах,
Я вопрошал: «По чьей вине
Безумных столько,
Столько умных
До срока сгинуло в вине?..»

Нет, я не против тех застолий,
Издревле славных на Руси:
Коль встретил друга —
Хлебом-солью,
Устал твой друг, что ж, поднеси!

Что ж, поднеси: такая встреча!
С улыбкой, с песнями, шутя…
А вон: скосил у стойки плечи,
Бутылку нянчит, что дитя.

О, там не кончится глоточком:
Там в рот — воронкою, до дна.
Потом проснется под лоточком
Больной, зеленый от вина.

А дома, знаю, плачут дети
И ждет страдалица — жена:
В платочке тощем, тощей смете,
Долгам подводит счет она.

Долги, долги, им края нету,
Не жизнь — сплошная кутерьма!
И снится, бедной, до рассвета
То гул кабацкий, то — тюрьма…

Всю неделю прогуляла,
А милому дела мало.
Ой, кровать моя, кровать,
Как мы будем зимовать?
В понедельник —
Он бездельник! —
Я спала.
А во вторник —
Междудворник —
Так была.
В среду рожь я жала —
Под копной лежала.
В четверг молотила —
Руками водила.
А в пятницу веяла —
Мил дружка лелеяла.
Во субботу мерила —
Запрягала мерина.
В воскресенье продала —
Все до гроша пропила,
Все до гроша пропила —
И хорошею была…
Чем я мужу не жена,
Чем я не хозяйка?
Наливай-ка, муж, вина,
Чарки подавай-ка!
Эх, кровать моя, кровать,
Как грехи нам покрывать?.

На целине меня лишили «целины».
Ах, пацаны, ах, суккины сыны —
Не признают своей вины!
Я помню: я была пьяна,
Но не от водки, нет, не от вина:
Их было двое, я — одна.
Была тогда я неумелая.
И так болело между ног,
Когда, задрав мне ляжки белые,
Они втыкали свой клинок!
Ночь напролет, без передышки,
Стонала старая кровать.
О эти яростные вспышки —
И обнимать, и целовать!
И даже на краю могилы,
У бездны черной на краю,
Я так скажу: «Спасибо, милые.
За ночь за первую мою…»

Когда уходит женщина — не плачь,
И не гонись, и не кричи вдогонку:
На дно души живую боль упрячь,
И отдышись, и отойди в сторонку.
Пройдут года — ты боль свою забудешь,
Благословив тот давний день и край.
Не проклинай ее,
Не проклинай
И знай:
Насильно мил — не будешь..

Ты меня никогда не любила:
Ты другого любила во мне.
Оттого и так тягостно было
С глазу на глаз, в пустой тишине.
И немного найдется мгновений,
Волновавших желанием кровь:
Мы порывы ночных откровений
Принимали с тобой за любовь.

С каким любовным трепетом, с желаньем
Глядел я на тебя издалека.
Ты мне казалась тихой горной ланью,
Сошлись — и стала жизнь моя горька!

У Наталии гениталии
Хороши.
У Наталии грудь и талия —
От души!
Родилась она — не в Италии:
Здесь, в глуши.
Но знакомиться ты к Наталии —
Не спеши!