Ангел Каралийчев - Болгарские народные сказки. Том 1

«Сначала подкреплюсь, а потом мост или брод поищу», — подумал он.

Немного погодя на дороге показался купец верхом на белой лошади.

— Эй, приятель! — крикнул купец. — Ты почему на тот берег не переходишь?

— Не хочу в мутную воду соваться.

«Вот дурень-то», — подумал купец и погнал коня в реку.

Течение подхватило и лошадь, и всадника и затащило их в водоворот. Купец утонул, а конь обратно на берег выбрался. Работник поймал его и поехал верхом вдоль берега мост искать. Нашел мост, переправился на другую сторону и поскакал к себе в село. А дорога туда шла мимо одного оврага, заросшего кустарником. Когда работник подъехал к нему, то увидел, что над оврагом орлы кружат.

«Дай-ка посмотрю, что там такое», — подумал он, сошел с коня, спустился в овраг. Видит — лежат два усатых мертвеца, а возле них мешок с золотом. То были разбойники. Ночью они кого-то ограбили, пришли в овраг добычу делить и заспорили. Выхватили свои пистолеты и застрелили друг друга.

Работник взял мешок с деньгами, засунул за пояс один из пистолетов и отправился дальше. Под вечер подъехал он к своему дому. Открыл ворота, въехал во двор, слез с коня, привязал его к забору и направился в дом. Но прежде, чем войти, подумал:

«Дай-ка погляжу в окошко, что жена делает».

Окошко было растворено. Заглянул он, видит — в горнице стол накрыт, а за столом — спиной к окошку — сидят его жена и какой-то парень. Увидел их работник и разгневался.

«Обязалась двадцать лет дожидаться меня, замуж не выходить, а оно вон что! Обманщица!»

Вытащил он пистолет, чтобы застрелить их обоих, но в этот миг вспомнились ему слова старика, купленные за последний золотой: «Прежде чем решиться на что-нибудь, посчитай до двадцати пяти!»

«Посчитаю до двадцати пяти, — подумал он, — а после того застрелю их. Они от меня все равно не уйдут!»

Начал он считать, но не дошел еще и до пятнадцати, как парень повернулся к его жене и сказал:

— Матушка, завтра пойду отца разыскивать. Сколько лет прошло с тех пор, как он нас покинул?

— Двадцать лет, сынок. Тебе и трех месяцев не было, когда он ушел.

«Вот наделал бы я дел, кабы не начал считать до двадцати пяти!» — ахнул вернувшийся отец и крикнул в окошко:

— Сынок, жена, встречайте гостя!

Было нас двое, брат да я, — храбрецы, каких мало. Отправились мы в лес за дровами. Нарубили мы сколько надо и сели отдохнуть. Брат и говорит:

— Вот бы сейчас белый каравай — мы бы его натощак в один присест уплели!

Не успел он это промолвить, как, откуда ни возьмись, очутился перед нами белый-пребелый каравай. Разломили мы его и съели.

— А теперь бы флягу вина, мы бы ее до дна выпили! — сказал брат.

И тут же перед нами фляга с вином появилась. Ну мы, конечно, осушили ее.

Разгорелись у брата глаза.

— Хорошо бы сейчас с медведем побороться! — сказал он, и, словно из-под земли, вырос перед нами косматый черный медведь.

Что тут делать?

А у меня словно два сердца. Одно говорит «силу покажи!», а другое кричит — «беги!» Которого послушаться?.. — «Ну, думаю, послушаюсь-ка я того, что „беги“ кричит!» — да как припущу домой. Наутро вернулся я в лес посмотреть, что там без меня случилось: от брата одни лапти остались, а от медведя — ни шерстинки.

Хитрец-турок Ходжа Насреддин пришел из Анатолии в болгарскую землю народ дурачить. Дурачил тут, дурачил там, наконец, добрался до села, в котором жил Хитрый Петр. Встретились они на улице, возле поповского плетня.

— Ты Хитрый Петр? — спросил Ходжа Насреддин.

— Он самый.

— Слыхал я, что ты ловко людей вокруг пальца обводишь.

— Ходит такой слух, — сказал он, — но ведь и про тебя люди говорят то же самое.

— А что ты здесь делаешь? — спросил Ходжа.

— Плетень подпираю, чтобы не завалился.

— Давай померимся, кто из нас на выдумки искуснее окажется, — предложил Ходжа.

— Давай. Только сейчас я не могу, мои выдумки дома остались. Я их с собою в мешке ношу, а когда они мне не нужны, мешок на стену вешаю. Подопри-ка вместо меня плетень, покуда я за своим мешком сбегаю.

— Беги, — сказал Ходжа, — только поживее!

Хитрый Петр завернул за угол, вошел в кофейню и заказал себе чашку кофе, а Ходжа, подставив спину, стал подпирать поповский плетень и дожидаться Хитрого Петра. Ждал, ждал, покуда не стемнело. Рассердился и ушел.