Шарль Перро - Сказки [для взрослых]

Самое изложение здесь чрезвычайно пространно; особенно подробно изложены разговоры Рике с принцессой, и изложены совершенно не так, как в фольклоре: это — искусные и остроумные разговоры светских людей.

В стихотворных сказках, естественно, отступления от фольклорного изложения особенно значительны, тем более, что и написаны эти сказки раньше, а Перро, как показывает история текста „Спящей красавицы“, еще в 1696 году находился под более сильным влиянием прециозного стиля, чем в 1697 и позднее. „Гризельда“ является типичной литературной повестью в стихах, с обширными описаниями и характеристиками, с тонкими и сложными переживаниями героев; самый язык здесь несравненно более торжественный и украшенный, чем в прозаических сказках; эта ориентация на украшенность изложения привела к тому, что „Гризельда“ по своему объему далеко превышает соответствующую новеллу Боккаччо. Недаром в своем послесловии Перро приводит замечание якобы одного из слушателей о том, что „Гризельда“ — настоящая поэма, хотя и названа автором новеллой.

Приблизительно такой же характер имеет и „Ослиная Кожа“, где только основной сюжет — типично сказочный. В предпосланных изложению сказки стихах („А madame la marquise de L…“) Перро ясно говорит о развлекательной роли сказки:

„Есть люди, важничающий ум которых, под всегда наморщенным лбом, не терпит, не одобряет и не ценит ничего, кроме пышного и высокого; я же осмеливаюсь утверждать, что иногда самый совершенный ум может не краснея любить даже марионеток и что бывают такие времена и обстоятельства, когда важное и серьезное не сравняются с приятными пустяками. Зачем же удивляться тому, что самый рассудительный ум перестает частенько бодрствовать и с удовольствием дремлет, искусно убаюкиваемый сказками о людоедах и о феях?“

Эту развлекательную роль Перро и осуществляет посредством украшенного изложения, с мпогочислениыми описаниями в духе салонной поэзии того времени и с вставленными там и сям юмористическими деталями и замечаниями.

Эти юмористические ноты в полной мере господствуют в третьей стихотворной сказке Перро — „Потешные желания“. В посвящении „А mademoiselle de la С.“ Перро сам отчетливо противопоставляет сюжет этой сказки требованиям прециозности, но замечает вместе с тем, что прелесть рассказа заключается не в сюжета, а в манере его изложения. Однако и манера изложения в этой сказке не прециозная, а скорее бурлескная: вводятся грубоватые выражения и детали, причем эти грубоватые детали намеренно сталкиваются с элементами „высокой“ поэзии. Так, простой дровосек мечтает о берегах Ахерона и беседует с самим Юпитером. Текст сравнительно краток и по изложению напоминает средневековые фабльо, а также „Contes“ Лафонтена. Как и другие сказки, Перро заключает эту шутливую сказку нравоучительным выводом.

Таков пестрый характер сказок Перро. Фольклорные сюжеты — и литературное оформление их; установка на развлекательность — и моралистические выводы; юмористическое, иногда грубоватое изложение — и галантная салонная поэзия.

Рядом с Перро, отчасти независимо от него, отчасти под непосредственным его влиянием, выступает целый ряд других авторов сказок. У них, однако, мы обычно уже не видим такой сложной картины и такой живости изложения. Обычно собственно фольклорная основа сказок оказывается, сравнительно с Перро, ослабленной, литературность же изложения выступает на первый план, причем литературность эта связана именно с дворянской линией. „Сказки“ превращаются нередко в настоящие повести; с течением времени усиливается тенденция к превращению их в материал специально для детского чтения.

Еще в 1696 году Леритье-де-Виллодон (m-llе Marie Jeanne Lhéritier de Villaudon (1664–1734) выступила со своими сказками, из числа которых одна („Aventures de Finette, l’adroite princesse“ — „Ловкая принцесса, или Приключения Вострушки“) с 1742 года включалась в состав сказок Перро. В посвящении графине де-Мюра Лсритье говорит: „У меня сегодня настроение буржуа во дворянстве, мне не хочется писать ни прозой, ни стихами, не хочется мне ни высоких слов, ни блеска, ни рифм, — мне хочется говорить наивным языком. Одним словом, меня привлекает простой рассказ, обычная речь, — мне хочется только вывести маленькую мораль“. Таким образом, Здесь видим и установку на простоту и стремление к нравоучительности. Однако изложение далеко не может считаться „простым“ и „наивным“, и хотя сказка заключает в себе моральные сентенции, но самый текст ее — довольно легкомысленный. И сама Леритье замечает в конце: „Смею вас заверить, что я ее прикрасила и рассказала вам немножко длинновато. Но ведь когда рассказывают сказки, это значит, что нам нечего делать и мы хотим поразвлечься, и мне кажется, что в таком случае надо рассказывать подлиннее, чтобы подольше поговорить. А кроме того, я думаю, что различные подробности в наших чудных сказках и есть самое в них приятное. Вы можете поверить мне, дорогая графиня, что очень легко сократить мою сказку. Уверяю вас, что в следующий раз, когда вы захотите, я вам расскажу приключения Вострушки в очень немногих словах. Однако мне ее не так рассказывали, когда я была ребенком, и рассказ длился, по меньшей мере, целый час“.