Валерий Вайнин: Озорные вещи, рассеянный жираф и другие

Просишь ты сказку? Ну ладно, изволь.
Быль или небыль – звучит она так:
в давние годы отважный король
жил в окруженье друзей и собак.

Часто сидел он на белом крыльце,
строки Шекспира шептал наизусть.
Все веселились в богатом дворце,
только монарха туманила грусть.

Страхом крепил он державу свою,
волю папаши в дела претворяя:
грозных врагов в беспощадном бою
он разгромил и прогнал за моря.

Ну а теперь хоть из дома беги:
ни на кого положиться нельзя.
С честью и совестью были враги,
воры да мразь оказались друзья.

…Танцы и музыка в залах дворца.
Грустный король затаился сычом.
Лишь иногда он уходит с крыльца,
чтоб кого надо пугнуть палачом.

Может быть, спросишь ты: в чем же здесь соль?
Соль налицо, хоть сюжет простоват:
если грустит в одиночку король,
то, вероятно, он сам виноват.

Любимый песик короля
ел мармелад и кренделя,
притом не лаял, а визжал
и никого не уважал.
Все генералы, как один,
пса величали «господин»
и, гладя мех его густой,
вслух прибавляли: «Гав Шестой.»
А пес на это, не солгав,
надменно отвечал им: «Гав!» —
и ел телячью колбасу.
И все завидовали псу.

Но по соседству жил злодей —
весьма искусный чародей,
большой пройдоха и хитрец.
Проник он ночью во дворец
и сотворил там чудеса:
министром первым сделал пса
и, завертевшись колесом,
себя коварно сделал псом.

Как только солнце поднялось —
ой, мама! – что тут началось!

Любимый песик короля
не смог смотреть на кренделя.
Всем было странно и смешно:
он пристрастился пить вино.
Министр вдруг принялся чудить:
на четвереньках стал ходить.
Он всем зубами угрожал
(притом не лаял, а визжал)
и на любой вопрос простой
твердил одно: «Я Гав Шестой.»
Затем, ворвавшись в тронный зал,
пса-чародея искусал.
От этих жутких перемен
король сбежал и сдался в плен.

Такие вот, друзья, дела.
Вот к чему зависть привела!

Зажав конфету в кулаке,
качался гномик на цветке.

А мимо шел один юнец
к одной принцессе во дворец.

Он шел и песни распевал,
и все подряд цветы срывал,

и вот явился наконец
с большим букетом во дворец.

Сбежав с высокого крыльца,
принцесса встретила юнца

и прошептала в тишине:
«Ах, неужели это мне?»

В ответ на нежные слова
гном топнул ножкой: «Черта с два!»

(Он до сих пор сидел в цветке,
зажав конфету в кулаке.)

И завопил: «Ну нет, мадам!
Конфету вам я не отдам!»

И учинив такой скандал,
гном спрыгнул наземь и удрал.

Ну а принцесса и юнец
вошли смущенно во дворец.

Чтоб серебро текло в казну
и возрастал доход,
король задумал на луну
прорыть подземный ход.
Порукой честь —
всё так и есть:
подземный тайный ход.

Пока народ беспечно спал,
в полночной тишине
подземный ход король копал
к серебряной луне.
Порукой честь —
всё так и есть:
подземный ход к луне.

Предстала утром взорам слуг
в покоях короля
большая яма, а вокруг —
засохшая земля.
Порукой честь —
всё так и есть:
лишь яма да земля.

Алел за окнами восход,
и спряталась луна.
«Ау, король!» – в подземный ход
рыдала вся страна.
Порукой честь —
всё так и есть:
рыдала вся страна.

Но на ауканье страны
подземный ход молчал:
дорывшись, видно, до луны,
король не отвечал.
Порукой честь —
всё так и есть:
король не отвечал.

И вскоре жители страны
могли бы рассказать,
что ночь за ночью диск луны
вдруг начал исчезать.
Порукой честь —
всё так и есть:
диск начал исчезать.

Пускай король творил добро,
подкоп ведя к луне,
но где, простите, серебро,
добытое казне?
Порукой честь —
всё так и есть:
нет ни гроша в казне.

От рассвета до заката,
чёлку стряхивая с глаз,
Королева Самоката
демонстрировала класс:
как ракета, мчалась в гору,
лихо прыгала в длину,
от гусей давала дёру
через яму по бревну
и, вертясь на самокате,
танцевала свой балет.
Королеву звали Катя,
ей исполнилось шесть лет.
Королева Самоката!
Обожанье затая,
от рассвета до заката
ей завидовала я.
И она мне улыбнулась,
промелькнула впереди
и навстречу развернулась:
«Эй, малявка, отойди!»
Я в сторонку отбежала,
оскорблённая опять:
«Погоди, воображала!
Мне, во-первых, скоро пять.
Во-вторых, готовься к чуду:
пусть финтов твоих не счесть,
но я буду, буду, буду
королевой ровно в шесть!»