Валерий Вайнин - Корова и слово

Слова бывают добрые
и, как диван, удобные.
Слова бывают сдобные,
как яблочный пирог.
А есть слова опасные,
когтистые, ужасные
и, главное, напрасные:
вопьются – не дай бог.

Слова бывают жгучие,
бурлящие, певучие,
как музыки созвучия,
текут они рекой.
Но есть слова холодные,
бесцветные, бесплотные,
и, как пески безводные,
они томят тоской.

Слова бывают грозные,
огромные, серьёзные:
дрожат просторы звёздные,
когда гремят они.
И есть слова шутливые,
беспечные, игривые,
как бабочки, пугливые —
попробуй догони.

Бывает слово пушкою
и детскою хлопушкою,
и пряничной избушкою,
сулящий глупый рай,
Травой бывает сорною
и злой пантерой чёрною,
и птицей непокорною —
любое выбирай.

Вчера, присев на ежа,
я вдруг увидел такое!..
Осел уплетал жаркое
без вилки и без ножа.

Комар валуны бросал,
беснуясь в железной клетке.
Дремал крокодил на ветке
и соску во сне сосал.

Нашли в кошельке жилье
три волка и две овечки,
а снежные бабы в речке
стирали мужьям белье.

Свинья запасала грязь,
а голубь над ней хихикал…
Тут еж подо мной захныкал
и крикнул: «А ну-ка, слазь!»

«Кончай разводить муру»,
добавила белка внятно.
Надеюсь, всем вам понятно,
что я никогда не вру?

Если честное дам слово
быть послушным и не драться,
самым шёлковым я стану,
можете не сомневаться:
слово я своё сдержу.
Только Петьку накажу.

Если я пообещаю
вам поймать любого зверя,
глупо без толку смеяться
и кричать своё «не верю»:
хоть слона вам приведу.
Если в гости не уйду.

Если я скажу, что завтра
на ракете улетаю,
значит, так оно и будет —
я вам твёрдо обещаю:
на Луну я полечу.
Если насморк не схвачу.

Я поправил шапку хмуро,
на неё сердясь до слёз:
целый день она, как дура,
норовит сползти на нос.

Про неё слыхал я где-то
и сумел всё разгадать:
невидимка шапка эта:
ничего в ней не видать.

Когда мы чаю напились,
придя в четверг домой,
в шкафу костюмы подрались —
Владимира и мой.

Мы догадались, почему
скрипел сердито шкаф:
пиджак володькин моему
порвал в бою рукав.

И вслед за тем ужасный шум
за дверцами возник:
с костюма брата мой костюм
слимонил воротник.

Тут мама в комнату вошла
средь этой кутерьмы.
Она уверена была:
в костюмах были мы.

И наказала мама нас,
хоть мы вступили в спор.
Никто в правдивый наш рассказ
не верит до сих пор.

Голодные звери
без масла и круп,
в диету поверя,
готовили суп.

Ёж сунул пугливо
бобовый стручок.
Волк сплюнул брезгливо
петрушки пучок.

Пылали дровишки,
кипела вода,
и белочка шишки
бросала туда.

Лесному народу
медведь удружил:
гречишного меду
он в суп положил.

Лисица сказала:
«Ты, Мишенька, глуп.
Я б зайцем сначала
заправила суп.»

И, высунув морду
в толпе из-за спин,
волк выкрикнул твердо:
«Вот именно, блин!»

Медведь им ответил:
мол, всякий поймет,
важней при диете
не заяц, а мёд.

И волку угрюмо
он вмазал с плеча.
А заяц без шума
задал стрекача.

И звери, как дети,
дрались на бегу…
С тех пор о диете
в лесу ни гу-гу.

В жаркий день у речки
началась потеха:
волки и овечки
падали от смеха,
хрипло, как старухи,
лошади смеялись,
и от смеха мухи
на спине валялись,
малые детишки
прыскали в ладошки,
хохотали мышки,
хохотали кошки,
откликаясь эхом,
гуси гоготали,
и козлы со смехом
бородой мотали,
пыжилась корова
громче всех смеяться,
оттого что Вова
не хотел купаться.