Валерий Вайнин - Корова и слово

Шагал я с корзиной сквозь ельник густой
на склоне погожего дня.
Вдруг кто-то кричит мне: «А ну-ка, постой!
Ты что же, не видишь меня?!»

Ну, думаю, воры. Что делать? Погиб.
К ножу потянулась рука.
Гляжу – на поляне стоит белый гриб
размером чуть меньше быка.

От ужаса по́том покрылся я весь.
Уж лучше, ей-богу, разбой!
А он говорит: «Скучновато мне здесь.
Бери меня, парень, с собой.»

От эдаких слов осмелел я слегка.
«Не выйдет, приятель, прости! —
сказал я ему, – Поищи дурака
такого буга́я нести!»

– «А коль не возьмёшь – не сносить головы! —
взревел он. – От нас не уйдёшь!»
И сотни грибов из кустов и травы
вдруг вылезли с криком: «Возьмёшь!»

Как ноги унёс я, и сам не пойму.
Повсюду мне слышалось: «Стой!»
… Теперь понимаете вы, почему
пришёл я с корзинкой пустой?!

– Двух влиятельных дам в карете
опрокинули вы, глумясь.
Как вы смеете, мистер Ветер,
неприкрыто швырять нас в грязь!
Что за выходки в самом деле?
Вы на голову королю,
сбив корону, горшок надели…
– Ах, милорды, ведь я шалю!

– Вы не джентльмен. Рядом дети,
и для них вы дурной пример.
Хоть по званию вы и ветер,
но буян и невежа, сэр
У торговца угнали лодку,
а несчастному палачу,
вы листвою забили глотку…
– Ах, милорды, ведь я шучу!

– Шутки кончены, сэр. Ни шагу!
Если вы не в своём уме,
то пожалуйте вашу шпагу:
посидите пока в тюрьме,
за бесчинства свои ответя…
– Ах, милорды, я вас прошу,
отойдите! – хохочет ветер. —
Повезло вам, что я спешу!

В беленьких катышках манной крупы,
в куртке, протёртой до дыр,
бодро шагал среди пёстрой толпы
старый обветренный сыр.
Всех он пихал, не боясь никого,
как безрассудный юнец.
Мышь наказала за это его:
съела и сказке конец.

В гробовой тишине
бежит волна,
и на этой волне
плывёт луна,
а на этой луне
блестит дворец,
где на белом слоне
сидит мудрец.
На плече мудреца —
резной ларец,
а под крышкой ларца
поёт скворец,
он трендит до утра,
и, видит Бог,
я полночи вчера
заснуть не мог.

В окошко глядя королём
на давку в магазине,
промчался заяц за рулём
в шикарном лимузине.
Он вслух полиции грубил,
с прохожими ругался,
но урну мусорную сбил
и жутко испугался.
Покинув спешно лимузин,
он дунул вдоль дороги.
К чему расходовать бензин,
когда такие ноги?

Гулять пустила как-то раз
Наташа куклу Милку,
и кукла сгрызла сей же час
стеклянную бутылку.
Малыш соседский поднял плач
и звал на помощь маму:
сжевала кукла детский мяч,
лопатку и панаму,
и два песочных кулича,
и выпила три лужи
(при этом, глупо хохоча,
вела себя всё хуже).
Когда ж домой она пришла,
то к ужасу Наташи,
съесть за обедом не могла
ни ложки манной каши.

По траве зелёной
городской аллейки
шли густой колонной
стулья и скамейки.
Детки малых лет
хныкали им вслед.

Мебель, как живая,
бросила трудиться,
людям не давая
на себя садиться.
Вёл её на склад
байковый халат.

Шли диваны к цели
стройными рядами,
чтоб на них не смели
плюхаться задами.
Но упал в кювет
дряхлый табурет.

В лесу был солнечный денёк.
Ползла улитка, грея рожки,
а ей навстречу, по дорожке,
шагал берёзовый пенёк.

Пенёк на корни приналёг,
спеша вперёд походкой шаткой,
и на макушке его гладкой
качался синий василёк.

Веселье птичье смолкло вдруг,
и очень тихо сразу стало.
Улитка в страхе прошептала:
«Какой чудовищный паук!»

Прямой и толстый, как баран,
пенёк прибавил её испуга,
промолвив басом: «Эй, подруга!
Где тут ближайший ресторан?»

Улитка, силясь уползти,
ему ответила слащаво:
«Налево, прямо и направо.
Но там готовят не ахти.»

«Не порть ворчанием денёк:
он будет славным, обещаю!
Айда со мною – угощаю!» —
взревел берёзовый пенёк.

Улитка, слушая пенька,
судила так: «Да, он шикарен.
Притом простой и добрый парень.
И не похож на паука.»