Валерий Вайнин - Озорные вещи, рассеянный жираф и другие

Состязанье всех пленило,
но у финиша, увы,
кепку репка обронила
с непутевой головы.
Ну зачем, скажите, репке
от семейства бегать в кепке?

На нее все та же кучка
повалилась от толчка:
дедка, бабка, внучка, Жучка,
кошка с мышкой – без жучка.
Для чего теперь им гонка,
коль споткнулась чемпионка?

Бабка в гневе говорила,
возмутив честной народ,
чтобы репка не дурила
и вернулась в огород.
Репка просто изумилась:
не к тому она стремилась.

Дружно зрители вздохнули:
репка силы напрягла
и, хоть вспять ее тянули,
финиш все ж пересекла.
Перед трудностями репка
на корнях держалась крепко.

Стала бабка от досады
на упрямицу кричать,
но трибуны были рады
на руках ее качать.
А жучок повис на кепке,
перейдя в команду репки.

В автомобильном шуме
по клумбам и траве
шел снеговик в костюме,
с ведром на голове.
Присутствуя при этом,
я стал его стыдить:
«Как смеете вы летом
по городу ходить?»
Он, кашляя натужно,
ответил на вопрос:
«Подстричься мне бы нужно,
я за́ зиму оброс.»
Ведро он сдвинул с челки,
и вздыбились слегка
сосновые иголки
на лбу снеговика.
И я сказал: «Всё ясно.
Зачем топтать цветы?
Обслужат вас прекрасно
в салоне красоты.»
Спросил он: «Это рядом?»
Кивнул я: «За углом.»
И с просветлевшим взглядом
он двинул напролом.
С изяществом барана
он топал налегке
и выглядел так странно
в бордовом пиджаке.

Возле речки дрожала осока,
издавали булыжники гром:
из-за чашки томатного сока
подрались бегемот с комаром.
Когда драка деревья ломала,
бегемот их спешил отпихнуть —
чашки сока ему было мало,
а комар мог бы в ней утонуть.
Они оба в сраженье вспотели,
без конца спотыкаясь о пни.
Примиренья они не хотели,
отступать не желали они.
Донимали их зуд и ломота,
утомиться им было пора,
но дубасил комар бегемота
и кусал бегемот комара.
Лишь когда они чашку разбили,
расплескав на булыжники сок,
они мигом размолвку забыли
и смущенно зарылись в песок.

Телевизор включён —
я опять удручён
недоступностью сказочных стран,
но я делаю шаг
и свободно, как маг,
проникаю на телеэкран.

Вот я в крепкой броне
на горячем коне
тёмным силам по шапке даю
и герою в пути
помогаю спасти
и умчать королевну свою.

Если с дальних миров
под родительский кров
я вернусь, перебив аппетит,
как бы ни был я крут
за нелегкий мой труд
мне от мамы неслабо влетит.

Украсив с привычной сноровкой
листочками рыжий свой мех,
лиса притворилась морковкой,
чтоб зайца завлечь без помех.
Но заяц, подвох предвкушая,
в сторонке вздохнул с хитрецой:
«Морковка такая большая
бывает обычно с гнильцой.»
Лиса, пообедать желая,
но скрыв нетерпенье внутри,
ответила: «Я не гнилая.
Попробуй – потом говори.»
Смеялся косой, убегая,
и, скрывшись из вида совсем,
лисе прокричал: «Дорогая,
я лучше капустки поем!»

Зубная щётка рохлей стала:
ленилась корпус наклонять
и вскоре вовсе перестала
свою работу выполнять.
Она мечтала мыть машину,
когда с небес течёт вода,
и отскребать горы вершину
от облупившегося льда,
мечтала стать звездой журнала,
песок сметая с древних плит…
Лишь зубы чистить не желала,
как ей профессия велит.
Секрет её, добрейший Коля
хотел от мамы сохранить,
но не сумел – и поневоле
пришлось лентяйку заменить.

Надумав здоровье
ходьбой укреплять,
пошла табуретка
по саду гулять,
но, в травке зелёной
заметив ежа,
с дорожки скакнула,
от страха дрожа:
она возомнила
на горе своё,
что ёжик мечтает
присесть на неё.
Бедняжка решила:
«Уж лучше не жить,
чем этой колючке
сиденьем служить.»
Гусак с удивленьем
нахохлил свой чуб,
когда табуретка
полезла на дуб
и рухнула с дуба,
и, в грядках кружа,
к дверям пробиралась
тайком от ежа.
И вот табуретка
с великим трудом
взошла на крылечко
и юркнула в дом.
С тех пор, коротая
досуг с кочергой,
она за порожек
уже ни ногой.