Алёна Половнева - Мегеры

Офелия фыркнула. Саша ловко перевела тему, ткнув ее в больное.

Мать Вираго приводило в отчаяние, что дочери и сыновья принялись открещиваться от семьи. Те, у кого были двойные фамилии, перестали указывать Вираго. Офелия упрямо повторяла, что это происки врагов, а вовсе не последствия ее многочисленных стычек с артистами балрум-сцены.

Офелия перессорилась почти со всеми. Она никогда не лезла за словом в карман, была скора на расправу, не стеснялась говорить то, что думает, человеку в лицо, не заботясь о его чувствах – и вскоре того, кто добавлял к своему имени название ее дома, беспощадно «чапали» – то бишь сливали – на балах. Танцоры, недолго думая, принялись отрекаться от фамилии через соцсети. Фраза «Я больше не Вираго!» стала мемом.

– Анника, конечно, еще по-щенячьи неуклюжая, ведь ей только четырнадцать, но вырастет она в нечто потрясающее, – размечталась Феся. – Инопланетянка! Глаза эти серые… Неудивительно, что ты и с ней прекратила общаться. Они так похожи со своим братцем…

– Просто расскажи нам, что произошло, – снова уцепился Демид за волнующую его тему.

Саша по-хозяйски достала из старого пыльного резного буфета три фарфоровые чашки, белые, тонкие и изящные, с монограммой на боку: затейливый вензель, переплетенные буквы «А» и «G». Демид исподтишка наблюдал за ней. Он не стал напоминать Саше, что всё, что есть в отеле – мебель, посуда, текстиль – по-прежнему принадлежит ей. Не из деликатности, из жадности. У него не было денег на смену обстановки.

Саша встряхнула головой, будто прогоняя воспоминания, протерла чашки от пыли и наконец разлила чай. Запахло мятой и малиной.

– Что произошло? Расскажи, – вкрадчиво уговаривал ее Демид. У него в глазах плескалось отчаяние. Казалось, что если не удовлетворить его любопытство немедля, то его хватит кондрашка.

– Где вы познакомились? – задала наводящий вопрос Офелия. – Здесь, в отеле?

– Ладно-ладно, спокойно. Расскажу, но только вам.

Саша состроила страшную рожу и ткнула пальцем в слушателей, в каждого по отдельности для пущей убедительности.

– Если вы кому-то что-то расскажете, особенно ты, Бобр, я сделаю с вами обоими… что-нибудь ужасное…

Офелия кивнула, а Демид упрямо сжал челюсти. Узнать что-то пикантное и никому не рассказать?! То еще будет испытание для силы воли!

– Хорошо, – нехотя согласился он. Любопытство пересилило.

Саша пристроилась на высокий табурет, вжала голову в плечи и обхватила чашку руками, словно пыталась согреться. Она заговорила тихо, глядя прямо перед собой. Так она начинала монологи в спектаклях Виолетты, и весь зал, завороженный, постепенно принимался раскачиваться в такт словам рассказчицы. И действительно, через несколько мгновений Демид и Феся обратились в слух.

– Когда мой отец продал меня вместе с отелем, Демид на радостях закатил вечеринку. По моему, вернее, уже не по моему отелю шатались какие-то люди, что-то пили, а напившись, что-то били. Я сидела на стуле, вот здесь, на высоком вертящемся барном табурете, и старалась ни на кого не смотреть. Вокруг меня сновали незнакомцы – откуда их столько взялось в Мегерах? – никто меня не замечал.

Он тоже был новичком здесь, Брокки тогда только переехали. Я никогда его не видела, он меня тоже. Он сказал: «Привет», я обернулась. Он улыбался, но лишь мгновение. Улыбка сползла с его лица, сменившись… ошеломлением. Или узнаванием. Обалдением. Уверена, у меня было такое же лицо. Как будто мы искали друг друга четверть века и наконец нашли! Все вокруг взорвалось, провалилось и исчезло, и остались только мы. Он сказал: «Я знаю, что тебе негде жить. Переезжай ко мне». Я молча встала, упаковала в рюкзак свои трусики и ушла с ним.

Я сейчас вспоминаю и ужасаюсь себе. Уехала ночью неведомо куда с незнакомым мужиком, никому ничего не сказав, кошмар! Но если честно, мне даже некого было предупредить…

Он уже в машине стал меня целовать. Даже не отъехав от отеля! Вокруг сновали какие-то люди, возможно, даже заглядывали в окна – нам было всё равно! Если честно, я сейчас с трудом вспоминаю… Я была будто пьяная…

У него в квартире мы продолжили, даже не добравшись до кровати. Остаток ночи валялись на полу в кухне – она там огромная, как аэропорт, хотя дома он никогда не готовил – курили, пили что-то легкое алкогольное и молчали.

Как меня зовут, он спросил только наутро. Вышел из спальни, а я – голая, сижу на стремянке – у него книжные шкафы от пола до потолка – и листаю книжки по медицине.