Роберт Маккаммон - Пятерка

Дженн подумала — нет, она точно знала, — что на этот раз отец нашел способ пробиться к ней.

Песня была хорошая. Настоящая, хорошая песня, и она Дженн глубоко тронула. Она сказала ей такое, чего не могла сказать больше никому во всем зале.

Но Дженн тогда подумала, что может лучше.

Она посмотрела на висящие на стенах постеры.

Вот Гвен Стефани, которую Дженн считала одной из самых красивых и талантливых женщин мира. И у нее доброе сердце — Дженн это в человеке видит всегда.

Вот женщина по имени Джони Митчелл. Она стоит на сцене перед колоссальной толпой, взметнув руки вверх. Винтажный постер, купленный на eBay. Эти две женщины, на принадлежащих ей дисках, — отдельные и различные таланты. У обеих в голосе огонь и страсть. Джони Митчелл хотела что-то сделать, хотела дать голос тем, у кого его нет. Она хотела ясно говорить — и чтобы ее ясно слышали. А для этого нужно ясно слышать самой.

Гвен Стефани свой талант пустила на развлечение. Чаровать и восхищать, танцевать под ритм, получать удовольствие, смеяться и помогать людям стряхивать на время груз мирских проблем. Помогать им обрести силы, когда прилетают вороны.

Дженн одинаково любила их песни и одинаково любила слушать всех музыкантов своей коллекции. Но эти две… эти два отдельных и различных таланта — к ним она возвращалась снова и снова.

Она думала… что, если бы кто-то мог слить их воедино, справить в один талант, один голос, одну личность? Искательницу правды и радостную проводницу веселья?

И они обе, в этом сочетании, чтобы писали песни сердцем?

Какая это была бы музыка!

Дженн подумала, что, наверное, надо ей сегодня позавтракать. Хотя бы попытаться.

Нельзя петь на голодный желудок.

А уж танцевать — точно никак.

— Молоко, — ответила она матери.

— Хорошо, ангел мой, — ответила мать. И голос у нее сел.

Вот та последняя песня, думала Дженн. Эта песня ей говорила что-то и таким ясным голосом, который не услышать нельзя.

Она еще раз посмотрела на фотографию свою с отцом, подумав, сколько же он проявил мужества, когда оказался готов к дороге.

И ей тоже оно нужно. Сколько-то.

— И сок тоже, — сказала она в кухню. — Пожалуйста, мам, — добавила она, подумав.

За завтраком она ела мало, как птичка, но Лори подумала, что это все-таки начало. Раз уж она не пошла в туалет отдать там все обратно. Лори спросила, что она сегодня собирается делать — обещался ясный жаркий день, и Дженн ответила, что будет возиться с гитарой, может быть, еще позвонит Норин Веласко и Анне Коуп и спросит, не принесут ли они свои гитары. Давно они не собирались.

— А на обед что-нибудь попробуешь? — спросила Лори.

Дженн возилась с ломтиком бекона.

— У нас арахисовое масло есть?

Лори оделась на работу, в форму «Денниз». Табличку «Привет, я Лори» она наденет уже там. Волосы она заплела в косы, почистила зубы. «Слава Богу, что у Дженн не мои кусачки», — подумала она. Солнце должно было вот-вот взойти.

Слышно было, как дочь снова заиграла на гитаре. Музыка — красивейший дар.

Она зашла попрощаться, и Дженн спросила:

— Мам, я тут подумала. Можно, я опять начну брать уроки?

— Я думаю, можно. Вполне можно.

Дженн бросила уроки месяц назад. У нее получалось хорошо, и очень хорошо, но Дженн была из тех — по крайней мере пока не заболела, — кто всегда хочет добиться лучшего.

— А мы можем себе это позволить? Я могла бы работу найти в молле.

— Можем позволить. Поговорим потом, а пока — хорошего тебе дня.

«И не волнуйся слишком», — чуть не сказала Лори, но сегодня, наверное, не стоило.

Она стала закрывать дверь.

— Можно оставить открытой, мам, — сказала Дженн.

— О’кей. — Лори слушала, как играет дочь. Смотрела, как ходят пальцы по струнам. Посылая в воздух музыку. Кто знает, куда она улетит. — Все, целую.

— И я тебя, — ответила Дженн. — Спасибо за завтрак.

— Чаевые можешь оставить на столе. — Лори ответила улыбкой на улыбку дочери и вышла, унося в ушах музыку.

По дороге к машине она думала, что с деньгами напряг, так он всегда напряг, и как-нибудь для гитарных уроков Дженн можно будет выкроить. Это казалось очень важным для Дженн и очень правильным.

Потому что принести жертву для того, кого любишь, — ноль проблем.

Для того, кого любишь.

Прежде всего и главным образом хотел бы выразить свою благодарность Кассу Скриппсу из «Метро талант эйдженси» в Атланте за то, что показал мне жизнь музыкантов (его точное выражение) «на дороге ствола и ножа».