Роберт Маккаммон - Пятерка

— Сэр? — обратился он к ковбою, который так и сидел, опустив голову. — Есть у вас краска-аэрозоль.

— Красная, белая и синяя. Красная и белая кончились. Можешь выбирать.

Кочевник выбрал синюю. Заплатил за нее, сказал ковбою, чтобы сдачу оставил себе, и под перебор гитары за спиной встряхнул банку, снял колпачок и написал четыре буквы на одном борту под окном водителя, потом на другом. Ариэль стояла рядом, не веря своим глазам, глядя, как ярко-синяя краска стекает с концов букв.

— Ты сумасшедший! — сказала она, улыбаясь во весь рот.

— Я музыкант, — ответил он. Это объясняло все. Нога болела — не слишком сильно, но достаточно, чтобы дать ей отдых. Кочевник решил, что помощь ему не помешает. — Поведешь?

— Конечно, — ответила она, принимая протянутые ключи.

Джон Чарльз влез на пассажирское сиденье. Ариэль Коллиер села за руль. Джон предложил ехать на восток, навстречу солнцу. Когда они отъезжали, ковбой все так же продолжал играть, не поднимая взгляда от струн.

Джон подумал, что любому кораблю нужны два капитана. Два — чтобы принять руль, когда один устанет, или у него сердце схватит, или он усомнится в цели путешествия. Может быть, эти два капитана вот этого корабля никогда не узнают, каков был смысл этой песни или для кого она была. Но быть может, достаточно знать, что она уже там, на сайтах фанатов и на «YouTube», в памяти слушателей. И «The Five» там будет тоже, на видеороликах и на дисках. Просто надо будет искать, чтобы ее найти.

Все еще поющую, все еще живую, сколько бы лет ни прошло.

«Арго», кровный брат «Жестянки», ехал на восток, навстречу утру.

Индиговый свет восхода преображал землю. Он превращал песчаные холмы в волны, а светлые камни — в белые гребни.

И омывал далекий берег, ждущий где-то впереди.

Она проснулась от звука гитары, плывущего через разделяющую их стену.

Сердце забилось сильнее. Который час? Будильник показывал без четверти четыре. Через несколько минут все равно вставать.

Гитара. Подумать только.

Она включила лампу на ночном столике, встала, завернувшись в хлопчатобумажный халат, и вышла из комнаты, чтобы зайти к Дженн — для этого надо было сделать два шага.

Дверь была закрыта. Она постучалась.

Звон гитары немедленно стих.

— Открывай! — потребовала она.

Наступила неуверенная тишина. Женщина ощущала Дженн там в комнате. Сидит на кровати, наверное, и смотрит на дверь.

— Я слышала, как ты играла, детка. Очень неплохо звучало.

Шаги. Тихие — походка у Дженн легкая.

Дверь открылась, дочка выглянула наружу.

— Я не хотела тебя будить, — сказала Дженн.

— Деточка, ну это пусть тебя не беспокоит! Я очень рада была это слышать.

Преуменьшение — слабо сказано. Самая большая в мире рыба, пытающаяся сойти за малька.

Она видела, что Дженн вчера не ложилась спать. На девочке были те же джинсы и футболка, в которых она ходила на концерт. Вид у нее был усталый, карие глаза слегка затуманены.

— Ты так и не ложилась?

— Все в порядке, — ответила Дженн.

— Гм. — Мать заглянула в комнату, на постеры на стенах. Типичная комната шестнадцатилетней девушки. Гитара Дженн — старый «Уошберн Джоел», купленный в лавке ростовщика три года назад, — стояла на стойке рядом с кроватью. — Ну ладно. — Рискнуть задать следующий вопрос? — Не хочешь позавтракать? Яйцо или ломтик бекона?

Дженн задумалась. У нее, когда она задумывалась, губы крепко сжимались.

— А два ломтика можно?

— Сейчас сделаю, — ответила женщина, и когда она отвернулась, чтобы идти на кухню домика на Ланселот-лейн, у нее дрожали губы, и слезы блестели в глазах.

Дженн отступила в комнату, но дверь оставила приотворенной.

Взяла гитару. Села на кровать и поиграла еще чуть-чуть. Ничего особенного, так, несколько аккордов. Услышать, как ноты звенят. Они казались медными, как волосы у матери. Попробовала хаммер-оны и пулл-оффы, постепенно набирая темп. Получалось, но пальцы были очень уж скованы. Перешла к тэппингу, снова набирая темп.

Ой. Жуть какая-то, будто полную миску накидали шипучих конфет.

Нет, ей еще учиться и учиться.

Она снова стала перебирать струны, медленно, пуская медные шарики по комнате, чтобы они отражались от стен. По крайней мере — мысленно она это видела. Некоторые отскакивали от постеров. Допев свою песню, они таяли в воздухе.

Дженн повернула голову. Посмотрела выше своего уродливого отражения в зеркале на висящую над ним пробковую доску с фотографиями отца и своей. На фотографиях они оба играют на гитарах. Ей четырнадцать, а он еще жив. В углу доски — синяя лента с надписью «Первый приз, „шоу талантов“, старшая школа Сидар-Парка».