Роберт Маккаммон - Пятерка

— Так точно.

— Я не могу оправдать затраты, Труитт. Я могу с тобой работать, обеспечивая безопасность на этих мероприятиях в Далласе и Остине. Но чтобы этот караван продолжал жечь время и деньги на дороге… смысла не вижу.

Труитт знал, что спорить бесполезно. Если большая рука на поводке не видит смысла, значит, смысла нет. И он не мог бы выделить ничего из случившегося за неделю как причину сохранить на дороге хотя бы одну группу. Все шло как по маслу, если не считать инцидента у «Мэджик монтиз» в Анахейме во вторник, когда обкуренный юноша пустил в толпу фейерверк. «The Five» перестала играть на то время, что нужно было полиции, чтобы убрать мальчишку за решетку, и начала с того места, на котором остановилась.

Когда агент Кейси пришел объявить то, что Тру уже знал, Тру ему сказал, что ценит его отличную работу и внимание к деталям и проследит, чтобы каждый участник получил похвальное слово в рапорте. У него был большой соблазн попросить Кейси два часа подождать, пока ребята соберутся после вчерашнего позднего концерта в бывшей церкви, и проводить их по дороге 66, а потом уже возвращаться в Тусон, но это исключалось. Приказ отдан, и ребята стремятся домой, к семьям.

«Пока, парни. А мы дальше».

Но после отъезда Кейси у Тру не сразу получилось отпарить серые брюки, которые он хотел надеть в этот день. Пар просто не шел из сопел, и вдруг Тру так разозлился, что шваркнул горячим утюгом о стойку ванны, и у него в руках оказался кусок пластика, разбрызгивающий воду по всему полу. Тру понял, что висит на краю, а это не то место, где ему положено быть.

Вот почему он продолжал следить за белой машиной. Вот почему он интересовался, кто ее ведет и почему держит такой странный скоростной режим. Подумал было дать вызов полиции по сотовому, назвать себя и попросить о небольшой услуге — проверить номер машины.

— Кому звонишь? — спросил Терри, когда Тру достал из кожаной сумки телефон.

— Секунду, — ответил Тру и почти сразу понял, что никому он не звонит. Ни баров, ни иного сервиса в этой пустыне нет. — Так, проверить хотел одну вещь, — ответил он, откладывая телефон.

— Мы должны быть уже почти на месте, — сказал Терри. — Знак должен быть, «Блю-Чок».

— О’кей, — ответил Тру и попытался сосредоточиться на дороге.

Терри отлично знал, что слышал и запомнил в детстве, и знал, что помнит это и сейчас — в надежной, безопасной глубине души.

Это дома у бабушки с дедушкой. Родители матери жили в кирпичном доме за пару кварталов от его начальной школы. Там они живут и сейчас — дедушка Джеральд семидесяти пяти лет и бабушка Мими, которой только что исполнилось семьдесят. Иногда после школы Терри заходил к ним выпить чего-нибудь холодненького и посидеть на крыльце в тени, пока дедушка слушает по радио ранние осенние бейсбольные матчи и курит трубку, у которой на чашке вырезано человеческое лицо. Дедушка говорил, что это мушкетер. И еще дедушка играл с ним в настольные игры. По любому поводу вытаскивались из шкафа старые «Собачьи бои» Милтон-Брэдли или «Детектор лжи» Маттела, или коробка с по-настоящему крутой игрой «Трасограм» с пятьюдесятью двумя вариантами и всеми ее разноцветными игровыми досками. А когда день близился к вечеру, а уходить Терри не хотел, потому что здесь дом маленький и теплый и совсем не такой, как у него, бабушка Мими доставала из шкафа игрушечный электроорган, включала в сеть и ставила к себе на колени, садясь перед Терри. Он никогда не забудет звук, который издавал инструмент, оживая после щелчка выключателя. Как будто разогревается оркестр — постепенно просыпаются скрипки, гобои, флейты и трубы. Оркестр в маленькой пластиковой коробочке. А потом бабушка играла гибкими пальцами, и он был уверен, что пальцы у нее гибкие, потому что она часто играет, а клавиши звали ее играть, день за днем, потому что они нужны были друг другу, чтобы оставаться молодыми.

Каких только историй не рассказывал инструмент! Терри закрывал глаза, слушал и видел внутренним зрением мальчика на плоту, и к нему льнет красивая девочка, и река несет их по порогам, мимо опасных камней, и мальчику приходится быстро соображать и действовать на этой предательской быстрине. Или сотня казаков на лошадях едут по снегу под луной, яркой, как новенькая монетка. Или он сам, постарше, но все еще молодой, играет на этих самых клавишах перед колоссальной аудиторией в большом концертном зале, и тут предводитель казаков въезжает прямо по проходу и вручает ему наградную саблю, а девочка встает из переднего ряда и говорит, что вечно будет принадлежать ему.