Ларс Кеплер - Гипнотизер

Осколки стекла покрывали лестницу и щиток балконной двери. На ковровом покрытии в комнате Беньямина в окружении крупных и мелких осколков лежал булыжник. Мы пошли дальше; я подумал, что зря не рассказал Кеннету про палку, орудие наказания, которую мы нашли возле нашей двери позавчера.

Симоне вошла за нами и зажгла лампу в виде Карлсона. Ее лицо пылало, рыжеватые волосы кольцами лежали на плечах.

Кеннет вышел в коридор, заглянул в спальню справа и в ванную. Торшер в комнате, где мы смотрели телевизор, был включен. В кухне на полу валялся стул. Мы проходили комнату за комнатой, но ничего как будто не пропало, ничего не украли. Кто-то побывал в туалете на нижнем этаже, туалетная бумага размотана по всему полу. Кеннет странно посмотрел на меня и спросил:

– У тебя есть какие-нибудь незакрытые дела?

Я покачал головой и ответил:

– Нет, насколько я знаю. Естественно, я имею дело со множеством лабильных людей… вроде вас.

Он кивнул.

– Ничего не украдено, – сказал я.

– Разве обычно так бывает? – спросила Симоне.

Кеннет покачал головой.

– Нет, если окно разбивают камнем. Кто-то хотел, чтобы вы знали: он или она были здесь.

Симоне остановилась в дверном проеме комнаты Беньямина.

– По-моему, кто-то лежал на его кровати, – тихо сказала она. – Как называется эта сказка? “Три медведя”?

Мы торопливо прошли в спальню и увидели, что и на нашей кровати кто-то полежал. Покрывало стянуто, одеяло измято.

– Все это чертовски странно, – сказал Кеннет.

Ненадолго стало тихо.

– Та палка, – выдохнула Симоне.

– Точно. Я думал рассказать, да из головы вылетело. – Я пошел в прихожую, взял со шляпной полки розгу и принес Кеннету.

– Это что еще за хрень? – спросил он.

– Лежало вчера у нашей двери, – объяснила Симоне.

– Дай-ка посмотреть.

– По-моему, это палка-розга, – сказал я. – Такими раньше детей шлепали по попе.

– Отлично воспитывает дисциплину, – улыбнулся Кеннет и потрогал палку.

– Мне совсем не нравится. Отвратительно, – высказалась Симоне.

– Вы получали угрозы или что-то, что можно было бы считать угрозами?

– Нет, – ответила она.

– Но посмотреть можно и вот как, – сказал я. – Некто считает, что мы заслуживаем наказания. По-моему, это просто дурная шутка: мы, дескать, слишком носимся со своим сыном. Я хочу сказать – если не знать о болезни Беньямина, то мы, наверное, выглядим как психи.

Симоне пошла к телефону и позвонила в детский сад, чтобы проверить, все ли в порядке с Беньямином.

Вечером мы рано уложили Беньямина; я, как всегда, лег рядом с ним и стал пересказывать африканский детский фильм под названием “Кирику”. Беньямин смотрел этот фильм раз сто и почти каждый вечер требовал, чтобы я рассказывал ему перед сном содержание. Если я что-нибудь забывал, Беньямин подсказывал мне, а если он не засыпал, когда я подходил к концу, Симоне приходилось петь колыбельную.

Когда он уснул, мы заварили целый чайник чая и сели смотреть видеофильм. Сидели на диване и обсуждали вторжение – ничего не украдено, кто-то размотал на полу в туалете туалетную бумагу и валялся на нашей кровати.

– Может, какие-нибудь подростки, которым надо было где-то потрахаться, – сказала Симоне.

– Нет. Они бы тут все перевернули.

– Немножко странно, что соседи ничего не заметили. Адольфссон обычно мало что пропускает.

– Может, он к нам и влез? – предположил я.

– Трахаться в нашей постели?

Я засмеялся, притянул ее к себе, ощутил, как приятно от нее пахнет – довольно тяжелые духи, но с какой-то вкрадчивой сладостью. Она прижалась ко мне, и я почувствовал ее стройное мальчишеское тело. Мои руки заскользили под ее свободной рубашкой, по нежной коже. Грудь была теплая и твердая. Симоне застонала, когда я поцеловал ее в шею; горячее дыхание хлынуло мне в ухо.

Мы разделись в мерцании телевизора, быстро и нетерпеливо помогая друг другу, теребя одежду, смеясь и снова целуясь. Симоне потянула меня в спальню и с шутливой строгостью толкнула на кровать.

– Пришло время розог? – спросил я.

Она кивнула и приблизилась ко мне, наклонилась, и ее волосы скользнули по моим ногам; Симоне улыбнулась, не поднимая глаз и продолжая скользить вверх. Локоны рассыпались по узким веснушчатым плечам. Она уселась на меня верхом, мышцы у нее на руках напряглись. Когда я вошел в нее, у нее покраснели щеки.

На несколько секунд у меня в памяти всплыли фотографии. Как-то мы фотографировались на пляже греческого острова, за пару лет до рождения Беньямина. Ехали на автобусе вдоль побережья и вышли там, где нам показалось красивее всего. Когда мы поняли, что на берегу ни души, то наплевали на купальники и плавки. Мы сидели на солнце, ели теплую дыню, а потом улеглись голые в мелкий прозрачный прибой, стали ласкать друг друга и целоваться. В тот день, на песке мы любили друг друга раза четыре, все ленивее и жарче. Волосы Симоне спутались от соленой воды. Она жмурилась от солнца, улыбаясь сама себе. Маленькие напряженные груди, веснушки, светлые острые соски. Плоский живот, пупок, каштановые волосы на лобке.