Киран Харгрейв - Милосердные [litres]

– Все было так плохо?

– Мой муж сказал бы, что все прекрасно. Губернатор высоко оценил его деятельность и очень похвально о нем отзывался.

– Ну, так это же хорошо. Это значит, что вы здесь останетесь?

Урса глядит на нее, хмуря лоб.

– Губернатор… он зверь. Они все звери, даже жена. – Она резко втягивает в себя воздух, прижимает руку к боку. Марен подходит чуть ближе.

– Тебе, наверное, надо сесть. Ты очень бледная.

– Домой нельзя. Там сейчас муж. Пишет какое-то постановление. Об этом будет объявлено в церкви. Но я хотела предупредить сразу… Дийна была упомянута в разговоре.

– В каком разговоре?

– Муж рассказал губернатору о рунах, и тот был не слишком доволен. Насчет рун и фигурок. Я подумала, что надо предупредить фру Олафсдоттер… Но сначала хотела рассказать тебе о Дийне.

– Думаешь, что-то готовится? Что-то плохое? – спрашивает Марен, хотя и так знает ответ. Ее давно не покидает дурное предчувствие, и теперешние слова Урсы дают повод для самых тревожных мыслей.

– Я не знаю. Авессалом ничего мне не рассказывает, но они с губернатором говорили о колдовстве. Там, в тюрьме, сидят два человека. Оба лапландцы, шаманы.

– Дийна не занимается колдовством. Руны для нее – то же самое, что молитвы для нас.

– Лучше придумай другой довод, – говорит Урса. – Если муж что-то такое услышит, ему не понравится. Я говорила ему о Дийне, говорила только хорошее, но он будет делать лишь то, что велит губернатор. И еще я узнала, что он участвовал в охоте на ведьм.

– Дийна не ведьма, – говорит Марен и сама понимает, что из-за паники ее ответ прозвучал слишком резко.

Голос Урсы нарочито спокоен:

– Наверное, ей стоило бы ходить в церковь?

– Она не пойдет. Я не смогу ее уговорить. – У Марен что-то сжимается в горле. – Особенно после того, как Торил заявилась на наше собрание в среду, а я обещала Дийне, что ее там не будет. Что бы я ни говорила, она попросту не станет слушать.

Вся радость от встречи с Урсой рассыпалась в прах после таких новостей. Марен принимается нервно ходить взад-вперед по уже вытоптанной траве.

– Может быть, я сама с ней поговорю? – Урса прикасается к руке Марен, и та замирает на месте. – Мне кажется, это важно.

Марен казалось, что ее нервы и так уже напряжены до предела, но прикосновение Урсы пробивает ее насквозь, как удар молнии.

– Что еще они говорили о Дийне?

– Ничего. Но их разговоры о колдовстве… это были нехорошие разговоры.

Внезапно Урса закрывает лицо руками и говорит хриплым, сдавленным голосом:

– Прости меня. Я не знала, за кого выхожу замуж. Если бы я знала, я бы сразу тебя предупредила. Я бы не стала с тобой сближаться. Я бы постаралась тебя уберечь.

Марен внутренне напрягается.

– Они говорили и обо мне тоже?

– Господи, нет, – говорит Урса. – Я бы не допустила, чтобы о тебе говорили плохое. – Она хватает Марен за руки и сжимает их крепко-крепко. – Ты же знаешь, как ты мне дорога. Знаешь, да? Я никому не позволю причинить тебе вред.

Вот оно, думает Марен, глядя в красивое, разгоряченное лицо Урсы, глядя ей прямо в глаза: вот оно, то мгновение, когда можно ее поцеловать. Это страшная мысль, но будь Марен мужчиной, она бы не размышляла, она прижалась бы губами к губам Урсы и заглушила бы ее слова поцелуем.

Но она только кивает.

– Я знаю, да.

– Так мы идем? – Урса отпускает руки Марен, отводит взгляд. Мгновение упущено. – Поговорить с Дийной?

– Она все равно не станет слушать, – бормочет Марен. Ей не хочется возвращаться в деревню, где столько посторонних глаз. Ей хочется подольше побыть с Урсой наедине. Но она идет следом за Урсой, не сводя взгляда с ее белой, как сливки, шеи.

– Расскажи еще что-нибудь о Вардёхюсе, о жене губернатора, – просит она.

– Да рассказывать особенно нечего. Крепость – жуткое место, а жена губернатора… – Урса умолкает, подбирая слова. Про себя Марен думает, что, наверное, это значит, что Урса и думать забыла об этой женщине сразу после отъезда из крепости. От этой мысли ей радостно и приятно. – Наверное, ей одиноко. Впрочем, мне все равно.

Марен боялась, что Урсе понравится госпожа Каннингем и они с нею подружатся, и Урса забудет о ней, о Марен. Но ее страх оказался напрасным. Ее накрывает волна облегчения, как это бывает, когда оступаешься на краю ямы, но все же удерживаешь равновесие, хотя падение уже казалось неизбежным.

– А руны действительно то же самое, что молитвы? – спрашивает Урса. – Разве их не используют для колдовства? Муж с губернатором говорили о ветроткачестве.