Дот Хатчисон - Дети лета

– Меня немного беспокоит то, чему она может научиться от тебя и твоей матери.

– На нашей улице, недалеко от нашего дома, есть балетная студия. Я делала много их официальных фоток, они разрешали мне снимать репетиции и занятия в классах, и даже несколько сценических программ. Думаю, я сведу ее туда и представлю им.

Да, Патрис Кингсли с детства любила танцевать, а Равенна поддерживала свой дух, продолжая танцевать в Саду, и даже после спасения я сама не особо понимала, кто больше стремился танцевать – Равенна ради самосохранения или Патрис, просто любившая танцы.

– Отличная идея, – прошептала я, и Прия, кивнув, наклеила какую-то полоску бумаги и взяла лист с поблескивающими стразами стикерами.

Около полуночи, когда она уже крепко спала, закутавшись в плед, Эддисон пошевелился и, привстав на локтях, окинул взглядом палату.

– Hermana?

– Я здесь.

– Подними свою задницу и перебирайся ко мне на кровать. Твое кресло я вижу словно в тумане.

Усмехнувшись, я отложила журнал с ручкой и осторожно присела к нему на кровать. Его левая нога поддерживалась чем-то вроде формованного пенопласта, но мне не хотелось стеснять его. К счастью, трубка капельницы и провода приборов тянулись с другой стороны кровати. Я прилегла к нему под бок, пристроив голову ему на плечо, и мы просто передохнули немного в тишине.

– Кто-нибудь позвонил моим родителям?

– Они путешествуют по Аляске с твоими дядей и тетей. Мы сообщили им, что ты поправляешься после операции, а сам ты позвонишь им, как только перестанешь кайфовать под наркотой.

– Пожалуйста, скажи мне, что вы не…

– Нет, мы не говорили твоей матери, что ты ловишь кайф, – фыркнув, заявила я. – Просто сообщили, что тебе дают сильное болеутоляющее.

– Мне это не нравится.

– Бедняжка…

– Да, чертовски не нравится, – промямлил он, опять проваливаясь в сон.

Ненависть Эддисона к сильным обезболивающим не имела ничего общего со стремлением оставаться мужественным и терпеливым; он просто терпеть не мог того, что из-за них выпадал из реальности.

Не знаю, когда сама я задремала. Мне смутно помнится, что кто-то коснулся моих волос, и я почувствовала тяжесть одеяла, но убаюкивающий голос сразу успокоил и усыпил меня.

Раннее утро вторника выдалось солнечным. Я сидела на простой деревянной скамье около одного из залов служебных совещаний Отдела внутренних расследований, постоянно и нервно постукивая большими пальцами по мобильнику. Мои колени тоже дергались, и только неимоверным усилием воли я удерживала каблуки от выбивания бешеного ритма по полу. Явно и очевидно я являла собой издерганный комок нервов, не способный оторвать взгляд от собственных рук, из-за страха того, что увижу, как открывается и застывает пресловутая дверь.

В коридоре раздались спокойные звуки приближающихся шагов, и кто-то сел на скамью рядом со мной. Не глядя, я узнала, что это Вик. Даже помимо знакомого ощущения его присутствия – он пользовался одним и тем же лосьоном после бритья дольше, чем я жила на этом свете.

– Это же протокол, протокольная процедура, – тихо произнес Хановериан, по-прежнему пытаясь сохранить мою умозрительную гордость, несмотря на то, что, кроме нас, в коридоре никого не было. – Ты проходила ее раньше, пройдешь и сейчас.

– На сей раз ситуация кардинально изменилась.

– Так, да не так.

Протокол. Верно, любое использование агентом огнестрельного оружия влечет за собой расследование обстоятельств в Отделе внутренних расследований – ведь надо убедиться, что он выбрал наилучший вариант действий, что мы не упустили возможности менее жесткого выбора. Да, мне уже приходилось проходить такую процедуру, и почти все время, при всем неудобстве сидения перед сотрудниками Отдела внутренних расследований и объяснений в мельчайших подробностях того, что сделано, в итоге разборка обнадеживала. В каком-то смысле успокаивало несомненное знание того, что ты не только принял правильное – единственно правильное – решение, но твое агентство поддерживает тебя, и все его агенты подотчетны на соответствие высоким стандартам добросовестности и этики.

Сегодня ничего меня не обнадеживало, сегодня все было по-другому.

Рука Вика опустилась мне на колено. Не сжала, просто легла. Привычно теплая и надежная.

В коридоре раздался скрип и стук костылей, и оба мы, повернув головы, увидели, как из-за угла медленно выходит Эддисон. Его верхняя половина выглядела прилично, практически в готовности к продолжению службы – белая костюмная рубашка дополнялась черным галстуком с крошечными разноцветными стразами и черным форменным пиджаком. Вместо брюк, однако, на нем были черные домашние штаны вроде пижамных, старательно отглаженные в безнадежной попытке придать им вид форменных, и черные кроссовки, которые он не надевал со времени церемонии получения звания старшего спецагента. Достаточно широкие штаны так прекрасно скрывали объемистый бандаж вокруг его левой ноги, что несведущий человек даже не подумал бы, что с ней что-то неладно.