Давид Лагеркранц - Девушка, которая должна умереть

– Судмедэксперт полагает, что его убили, – продолжал Блумквист уже совсем другим тоном.

Он будто успел забыть ее рассказ. Катрин больно кольнуло сердце. Захотелось выйти, некоторое время побыть одной на улице. Блумквист пытался ее удержать, но как-то нерешительно. Он ушел в свои мысли.

Оглянувшись в дверях, Катрин увидела, что он снова взялся за мобильник. В этот момент ей подумалось, что совсем не обязательно выкладывать ему все. В сложившейся ситуации было бы, пожалуй, правильней попытаться самой навести ясность в этом деле.

24 и 25 августа

Ян Бублански был из числа вечно сомневающихся. Вот и теперь раздумывал, стоит ли уходить на обед. Может, ограничиться бутербродом из автомата в коридоре или даже обойтись без него? Салат – вот самое большее, что он мог сейчас себе позволить. За время отпуска в Тель-Авиве, куда Бублански ездил с невестой Фарах Шариф, он прибавил в весе. А вот волос на макушке явно поубавилось.

Хотя какая в конце концов разница? Ян Бублански вернулся к работе и погрузился в протокол – из рук вон плохо написанный. И в результаты криминалистической экспертизы из Худдинге, проведенной на редкость непрофессионально.

Возможно, именно это и мешало ему сосредоточиться. И поэтому, когда позвонил Блумквист, Бублански искренне ему обрадовался.

– Здорово, Микаэль, я только что о тебе вспоминал.

Последнее было не совсем правдой. Бублански вспоминал скорее о Лисбет Саландер. Такое у него возникло чувство, по крайней мере.

– Как поживаешь? – продолжал комиссар.

– Отлично, несмотря ни на что.

– Ты отдыхаешь, как я слышал?

– Пытаюсь, по крайней мере.

– Плохо пытаешься, если решил позвонить мне. Дело касается твоей девушки, верно?

– Она никогда не была моей девушкой.

– Согласен. Ее вообще трудно представить чьей-нибудь девушкой. Лисбет, как падший ангел в раю – никому не служит, не принадлежит…

– Уму непостижимо, что держит тебя в полиции, Ян.

– Вот и раввин говорит, что мне пора на пенсию… Серьезно, Микаэль, есть новости от Лисбет?

– Она утверждает, что взяла отпуск и не собирается совершать глупостей. Более того, на сегодняшний день я склонен ей верить.

– Это радует. Не терплю, когда людям угрожают. Именно за это я не люблю «Свавельшё»… они преследуют ее, как я слышал?

– А кто их любит, Ян?

– Ты, конечно, знаешь, что мы предлагали ей защиту?

– Я слышал об этом.

– И о том, что она не пошла на это и с тех пор отказывается даже обсуждать этот вопрос.

– Да, но…

– Что «но»?

– Ничего… Я только хотел сказать, что не знаю никого, кто бы умел так хорошо прятаться.

– Ты имеешь в виду перехват сигнала и тому подобное?

– До сих пор мне ни разу не удавалось отследить ее через базовую станцию или IP-адрес.

– В таком случае, ждать – все, что нам остается.

– Именно это мы и делаем. Но я хотел поговорить с тобой о другом.

– Слушаю.

– Хансу Фасте поручили дело, в котором он ни черта не смыслит.

– Что ж, было бы хуже, если б он вел расследование по-настоящему.

– Хм… возможно. Речь идет о бездомном, которого, по мнению доктора Фредрики Нюман, убили.

Выслушав рассказ Микаэля, комиссар Бублански вышел в коридор, достал из автомата два бутерброда с сыром и шоколадный кекс и позвонил инспектору Соне Мудиг.

Катрин в садовых перчатках вырывала крапиву в саду. Подняв глаза, она увидела мужчину в джинсовой куртке, с собранными в «хвост» волосами и угрожающего вида широкой спиной. Но тут же забыла о нем, стоило ему исчезнуть в направлении моря.

Микаэль был прав, нищий с Мариаторгет мало чем походил на наркоманов с Фрик-стрит. Хотя Катрин почти не сомневалась, что он приехал из той же части света и прошел через руки таких же немилосердных врачей. Она помнила его обрубленные пальцы и манеру передвигаться, как будто не имея под ногами надежной опоры, его цепкую хватку, его невнятный английский: « I know something horrible about Johannes Forsell » [18] «Я знаю нечто ужасное о Юханнесе Форселле» ( англ. ). .

Все это Катрин знала слишком хорошо. Из потоков электронных писем с угрозами, в том числе и в свой адрес. Поэтому и замерла, парализованная страхом. А нищий отпустил ее руку и продолжал, теперь уже скорее горестным тоном:

– Я доберусь до него… Я оставил Мамсабива… ужасно, ужасно…

Быть может, не совсем «Мамсабива», но что-то в этом роде. Нищий произнес это слово невнятно, с ударением на втором и третьем слоге. И оно отдавалось эхом в голове Катрин, когда та побежала прочь и на Сведенборгсгатан столкнулась с Софи Мелкер.