Джоди Пиколт - Второй взгляд

Звук был круглым, как лесной орех, мелким, как речная галька, но он не стихал в мозгу Спенсера Пайка ни на мгновение. Он сунул голову под подушку, но это не спасло от детского плача. Ворочаясь с боку на бок, Спенсер ковырял у себя в ушах так яростно, что на воротник пижамы закапала кровь.

— Мистер Пайк! Господи Исусе, что вы натворили! Мне необходима помощь! — закричала сиделка в устройство внутренней связи.

Двое санитаров, вбежавших в палату, прикрутили руки Спенсера к кровати, точно так же как они привязывали Джо Джигапулопуса, помешанного, обитавшего в соседней палате и время от времени пытавшегося съесть свой собственный палец.

— Уберите этого проклятого ребенка, — приказал Спенсер сиделке, которая смазывала глубокие ссадины вокруг его ушей.

— Никакого ребенка здесь нет и быть не может. Должно быть, вы видели его во сне.

По щекам Спенсера потекли слезы. От беспрестанного детского плача раскалывалась голова. Почему больше никто этого не слышит?

— Черт бы побрал этого ребенка, — бормотал он.

Сиделка сделала ему укол транквилизатора:

— Это вам поможет.

Как бы не так. Спенсер знал, что от этого укола он уснет, но ребенок непременно проникнет в его сон. Старик лежал неподвижно, глядя в потолок. Лекарство начинало действовать. Постепенно его руки и ноги расслабились, рот приоткрылся.

«Когда я наконец умру?» — подумал Спенсер и, сам того не замечая, произнес это вслух.

Сиделка посмотрела на него, взгляд ее карих глаз был спокоен и серьезен.

«У Сисси тоже были карие глаза…»

— Скоро, — негромко пообещала она.

Спенсер вздохнул. Ее ответ успокоил его лучше лекарства. На душе у него стало легче. Иногда человеку необходимо знать правду.

Мередит полагала, что мужчина — это разновидность аксессуара, нечто вроде пояса, кошелька или перчаток. Для того чтобы завершить свой образ, женщине бывает необходим последний штрих. К счастью, если ты появишься на публике без пояса или без перчаток, это не повлечет за собой никаких особых неудобств, хотя, конечно, поборникам стиля подобный просчет может показаться странным. После множества встреч с мужчинами, которые были ей не нужны, и напрасного ожидания того единственного, кто будет ей необходим, научный ум Мередит пришел к выводу: нужно уделять меньше внимания таким пустякам, как аксессуары.

Сейчас она ехала домой. Время приближалось к одиннадцати вечера — пробок быть не должно, значит путь из клиники займет минут сорок пять. По дороге Мередит могла размышлять о чем угодно, а не только о предстоящих делах. Как правило, другой возможности подумать спокойно у нее не было. Сегодня Мередит весь день занималась исследованием клеток четырех жизнеспособных бластул, принадлежавших семье, страдающей серповидноклеточной анемией. Сославшись на занятость, Мередит отказалась пойти вместе с коллегой на обед в честь какой-то продвинутой компании по производству медицинского оборудования. Между тем Мартин был мужчиной в ее вкусе — высокий рост, мощный интеллект, длинные пальцы исследователя. В первый год работы в Институте Дженерра Мередит так запала на Мартина, что иногда, после мимолетной встречи с ним в коридоре или около ксерокса, пряталась в туалете, ожидая, пока перестанут гореть щеки. Через год ее молитвы были услышаны. Босс послал ее на какой-то официальный обед вместе с Мартином. Тот стремительно накачался шампанским до одури и во всеуслышание предложил тост за восхитительные груди Мередит.

Дождь на Восточном побережье, судя по всему, зарядил надолго, — по крайней мере, левая нога Мередит давала именно такой прогноз. Эта нога, пострадавшая в автокатастрофе в тот день, когда Мередит узнала о своей беременности, была отличным барометром и исправно предсказывала непогоду… Устав от размышлений на тему несостоявшейся любви, Мередит переключилась на мысли о Люси, тоже не слишком радостные. Несмотря на курс риспердала, никаких признаков улучшения у девочки не наблюдалось. Напротив, Люси, похоже, полностью погрузилась в мир своих фантазий: сидя за столом, разговаривала с невидимыми собеседниками, в машине пристегивала ремнем безопасности пустоту. Мередит внушала себе, что все это проявления слишком бурного воображения, а вовсе не психической болезни. Определение того, что такое норма, помогало Мередит зарабатывать себе на жизнь, и теперь она пыталась расширить эти рамки, чтобы они не были тесны для ее дочери.

Мередит свернула на подъездную дорожку, ведущую к дому. Свет горел только в гостиной. И Люси, и бабушка Руби, наверное, уже спят. Мередит вылезла из машины, потянулась и сделала несколько шагов, разминая больную ногу. Усыпанное звездами ночное небо было так прекрасно, что у нее перехватило дыхание. Она столько времени проводила, разглядывая мельчайшие элементы мироздания, что иногда забывала, какое сильное впечатление производит мир в целом.