Джейн Робинс - Белые тела [litres]

Сейчас я вижу, что все, что ты делала, было ложью. Ты постоянно играла. В тот день, когда ты вышла с Керзон-стрит за сигаретами, и я напугала тебя, дотронувшись до твоего плеча. Ты отскочила, как будто тебя ужалила пчела, тут же обернувшись. Ты казалась такой резкой, рассеянной, страдающей, было сложно привлечь твое внимание даже к чему-то обыденному – и я винила Феликса. Всегда его. Я не чувствовала подвоха, ни на минуту. Но почему? Этот вопрос я должна задать себе сама. Частично из-за тебя, это был твой план, выполненный так безупречно, но по большей части я виновата сама. Я поддалась сюжету, придуманному тобой, дала слабину, проявила наивность и искала доказательства, которые подтвердят мои опасения. Я была готова к этому. Мое сердце было открыто. И каждый раз, когда я что-то находила, это меня оправдывало и подталкивало к попыткам спасти тебя. Точно, как ты и хотела, Тильда.

Как же удачно, что у Феликса было обсессивно-компульсивное расстройство, что он сортировал свои рубашки по белым коробкам, расставлял всю посуду с таким перфекционизмом, дотошно оборачивал пленкой. В другом случае я увидела бы это и подумала: «Вот странно!». Даже сочла бы это милым, наверное. Но с твоей помощью своеобразные привычки Феликса стали выглядеть зловещими, ты всегда транслировала один и тот же посыл. «Смотри, какой он ненормальный. Смотри, как он контролирует меня». Ты добавила в эту смесь намек на насилие, и я попалась на крючок.

Я даже думаю, что, когда ты уезжала во Францию, а я попросилась на Керзон-стрит, ты положила флешку в наволочку специально для меня. Ты знала, что я найду ее, вспомнив наши детские игры, потому что и в детстве ты прятала вещи в наволочке. И что же я обнаружила? Отчет о твоих странных психосексуальных отношениях с Феликсом, о том, как ты подчиняешься его контролю, эмоционально и физически. О грубом сексе. Но ничего этого не было, да, Тильда? Ты фантазировала, стараясь для меня. Веселилась. Никаких фиолетовых ваз не проносилось возле твоей головы. Ты все это выдумала, как и разбитое зеркало, как и тысячи осколков. Я поняла это, когда говорила с Франческой Морони, она сказала, что Феликс никогда не был агрессивен, и я поверила ей. Да, дорогая сестрица, ты допустила глупую ошибку. Ты понадеялась, что я буду совать нос не в свое дело, рыться в твоей квартире, найду флешку. Но именно мое любопытство подтолкнуло меня еще на один шаг вперед, на то, чтобы отыскать бывшую Феликса, задать ей неприличные вопросы о том, о чем большинство людей постесняются спросить. Думаю, можно допустить вариант, что он стал агрессивен только после встречи с тобой, но, если задуматься об этом, задуматься как следует, доказательства слишком слабы, не так ли?

Забавно, я докопалась до правды, узнав, что моя одержимость куда сильнее, чем у Феликса. Я ела какие-то из твоих вещей, потому что чувствовала необходимость не просто быть частью тебя, соединиться с тобой, а еще, как это ни парадоксально, бороться с тем, что ты мной управляешь. Тогда это было логично, во всяком случае для меня. То, что я поедала твои волосы и зубы, доказывало, что ты принадлежишь мне точно так же, как я тебе. А теперь я вытеснила эту привычку навязчивой идеей понять тебя. Я никогда этого не достигну в полной мере. Ты сияешь слишком ярко, ослепляя меня, так что я никогда не смогу увидеть, что творится у тебя в голове. Я знаю это, но все равно пробую снова и снова. И, возможно, я зря приехала, возможно, хватит с меня уже загадок, ведь эта история уже раскрыла для меня самый важный факт – ты сущее зло. Я знаю, что ты сделала, Тильда, и знаю, как ты это сделала.

Такси заворачивает на крутой и тенистый изгиб дороги и едет вперед, вдоль белой стены, розовой в вечернем солнце. Вижу металлические ворота, кодовый замок, номер дома – 1708. Водитель недружелюбно озвучил стоимость поездки, а когда я заплатила, уехал, даже не попрощавшись, так что я остаюсь стоять одна посреди дороги, куртка перекинута через руку, тяжелая сумка тянет к земле, я беженка из зимней страны, впавшая в замешательство из-за яркого солнца и каких-то незнакомых насекомых, которые издают скрипучие высокие звуки.

На домофон отвечает мужчина со знакомым американским акцентом, как у Феликса, но чуть сильнее и более умиротворяющим тоном.

– Лукас? Что ты тут делаешь?

Он впускает меня, и я тащу свою сумку по узкой дорожке из плитки, над которой нависает густая растительность, частично скрывая от глаз бассейн по левую сторону от меня, голубые отблески ниже уровня дорожки на высоту ступеньки. В конце дорожки Лукас ждет меня у входа в дом, одной рукой опираясь на дверную раму, он кажется до странного беззаботным. На нем розовая льняная рубашка, и на долю секунды мне кажется, что она принадлежала Феликсу, вот только он никогда бы не стал носить ее так: не заправив, намеренно расстегнув пуговицы.