Кристина Эрман - Колода предзнаменования [litres]

– Ты не обуза, – Вайолет села к нему лицом. Она не хотела ранить его своим поведением, но теперь видела, что просчиталась. – Нет абсолютно ничего, чем ты мог бы меня отпугнуть. Клянусь тебе.

– Ничего? – тихо произнес он и внезапно посмотрел на нее с неким напряжением, которое очень напоминало нервозность.

– Ничего.

– Ладно, – кивнул Айзек, и следующие слова полились из него потоком, словно дамбу прорвало. – Потому что я хочу пригласить тебя на свидание, но не знаю как. Я хочу сделать все правильно, но меня пугает до чертиков мысль, что я с легкостью могу все испортить.

Боль в груди Вайолет преобразилась в теплый, изумленный прилив симпатии. Она тут же вспомнила последние несколько месяцев и впервые увидела другую историю. Ту, в которой два человека мало-помалу открываются друг другу, несмотря на то, что пережили достаточно страданий, чтобы их хватило на всю жизнь. Ту, в которой они узнают, как залечить свои раны. Ту, в которой они напуганы, но это значит лишь то, что они важны друг для друга.

– У меня есть идея, – прошептала она, – как тебе сделать это правильно.

– Да?

– Ага. – Может, кто-то на ее месте притворился бы скромным, но Вайолет никогда не разбиралась в этих тонкостях. И если Айзек намерен с ней встречаться, ему придется смириться с этим, так что нет смысла притворяться кем-либо другим. – Ты можешь перестать нервничать и просто поцеловать меня.

Его губы расплылись в удивленной улыбке.

– Ну, если ты настаиваешь.

Айзек подался вперед. Поначалу поцелуй был медленным и нежным; Вайолет чувствовала их напряжение, страх сделать что-то не так.

Последние месяцы в Четверке Дорог были отведены завершениям историй, попыткам отпустить прошлое. И в свете всего этого Вайолет решила, что устала бояться. Устала оберегать себя от счастья.

Поэтому она позволила себе погрузиться в этот момент. Его руки обнимали ее за спину, ее – обхватывали его за шею, комната вокруг них была наполнена теплым золотистым сиянием солнца, опускающегося за деревья.

Пришло время наконец-то строить что-то новое.

Они решили встретиться у озера – вполне подходящее место, по мнению Харпер, даже несмотря на то, что на дворе был декабрь и погода не собиралась под них подстраиваться. Вода начинала замерзать, края берега покрылись тонкой коркой льда, который не растает до весны. Но лучше уж встретиться снаружи, чем в коттедже Карлайлов. Мало-помалу ее отношения с семьей налаживались, и в целом она была рада, что вернулась. Однако, по чему Харпер не скучала, так это по необходимости делить с кем-то комнату. Такое понятие, как личное пространство, полностью отсутствовало в доме Карлайлов, и она не хотела говорить с Джастином перед своими родичами, у которых появилась жуткая привычка причмокивать в их присутствии.

– Случилось что-то слишком важное, чтобы написать об этом в сообщении? – кончик носа Джастина уже покраснел от холода, вокруг его подбородка был обмотан огромный серый шарф. Каждый раз, когда Харпер смотрела на него, она по-прежнему испытывала облегчение за то, что серебряные вены и переливчатые слезы исчезли.

Но сегодня его вид не вызывал у нее радости, а наоборот, наполнял ужасом.

Харпер сделала глубокий вдох и выпалила:

– Я поступила.

Она не ожидала, что это получится так рано, но когда она вернулась днем из школы, то обнаружила дома письмо. Досрочное поступление в Университет штата Нью-Йорк – в который она и хотела попасть – и увесистый пакет финансовой помощи в качестве поощрения в придачу.

Джастин тут же расплылся в улыбке и заключил ее в объятия.

– Это же превосходно!

– Да, – Харпер отстранилась. – Но я собираюсь принять их приглашение. А значит…

Его лицо изменилось.

– Значит, ты уедешь этим летом.

Она кивнула.

Последние несколько недель выдались странными. После уничтожения Серости они с Джастином сошлись на том, что сейчас им важно сосредоточиться на своих семьях. Это было необходимо, чтобы выдержать пристальное внимание города, и Харпер намеревалась исполнить свое обещание Сету с Митси и по-настоящему стать частью их жизни.

Теперь жители знали, что произошло. Харпер снова морально приготовилась к их презрению, но они скорее испытывали шок, чем что-либо еще. Тот факт, что первые основатели солгали, вызвал потрясение у всей Четверки Дорог, и Харпер заметила изменения не по тому, как жители стали относиться к ней и ее друзьям, а по тому, как они стали относиться к самому городу.