Стейнар Браги - Ката

2 июня

Навестила Соулей. Вообще-то я собиралась уходить с работы домой, но пошла в противоположную сторону и оказалась в вестибюле психиатрического отделения, прошла прямо в сектор 32С и позвонила у дверей. Мне было немного не по себе: ведь еще совсем недавно я сама лежала там. И все же удивилась собственной решительности. Тем более что это всего лишь отделение в больнице. Сломается нога – наложат шину, сломаются нервы – дадут успокоительное, пару недель полежишь под наблюдением – и выйдешь здоровеньким.

Я узнала женщину, открывшую мне дверь, – Сиггу. В свое время мы с ней беседовали, только я совсем забыла, о чем. Она удивилась при виде меня, а я сказала, что зашла проведать Соулей. Она проводила меня до отдельной палаты, а там постучалась и впустила меня. Соулей лежала на кровати и смотрела в ноутбук. Она спросила, кто я, а я ответила, что мы с ней вместе работали. Я сразу заметила, что она меня не узнаёт. Ее глаза блестели, она была перекачана лекарствами, но телесные повреждения у нее вроде бы уже почти зажили.

Я сказала, что принимала ее в отделении «Скорой помощи» и хочу предложить свою помощь, если ей что-нибудь нужно. Она просто кивнула и сказала, что ничего особенного ей не нужно. Я спросила, можно ли мне опять навестить ее, а она кивнула, как будто ей было все равно.

4 июня

Зашла в магазинчик на «Кругу» и купила для Соулей журналы и сласти. Я не уверена, помнит ли она мой прошлый визит, а она сказала, что не понимает, почему я здесь. Я ответила, что хочу ей помочь. Когда я вошла в ее комнату, Соулей лежала в кровати, и ноутбук был там же; она сказала, что ей нечего делать, кроме как смотреть детективные сериалы и фильмы в своем компьютере.

Я сидела с ней, пока она ела; потом начала собираться домой, но женщины, дежурившие в отделении, сказали, что с радостью позволят мне остаться дольше. К юноше лет двадцати пришла посетительница, очевидно, мать, которая таращила глаза по сторонам и, казалось, была слегка испугана тем, что она – в психиатрическом отделении. Люди ничего так не боятся, как потерять власть над собственным рассудком, и тем, кто этого избежал, повезло больше, чем они предполагают. Соулей отправляла в рот полные ложки картофельного пюре и загадочно ухмылялась мне, и мы немножко похихикали; уж не знаю, что она думала. Дежурная по кухне хотела и мне дать поднос с едой, но я сказала, что уже не пациент – хотя кофе все-таки взяла.

После еды я проводила Соулей на улицу покурить – ее только недавно стали выпускать на улицу. Мы вместе выкурили по две сигареты, и я рассказала, что сама лежала в этом отделении и понимаю, через что ей приходится проходить, а у нее так сильно дрожали колени, что мне было неловко на это смотреть.

6 июня

Дозировку лекарств понизили, я обсудила это с Сиггой. Она сказала, что Соулей уже скоро перестанут давать быстродействующие успокоительные, а дозу антидепрессантов урежут, только это сложно, потому что Соулей долго злоупотребляла алкоголем. Из-за того, что она пережила, ее было небезопасно держать на верхнем этаже, среди пациентов с девиантным поведением: слишком большая угроза. Слишком много мужчин, которые скрежещут зубами и колотят по стенкам.

Я спросила, что ей нравится делать в жизни, когда все нормально и естественно, а она сказала, что у нее так никогда не было. То есть «естественно». Мне показалось, что ей нравится смотреть кино и сериалы – она скачивала из Интернета целые сезоны и смотрела их дни напролет, когда не могла сосредоточиться на чем-нибудь другом. Ее прямо-таки переполняет беспокойство и нерешительность, ей явно не по себе, она вся дрожит, но я вижу, что она старается держать себя в руках. И никакая она не «телка» – я некрасиво поступила, подумав о ней, что она поверхностная тупая блондинка. Просто никто никогда не хотел, чтобы она была умной. Соулей умеет открывать рот только для того, чтобы сказать что-нибудь короткое и простое, но сущность у нее не такая, я это по глазам вижу. Человек, который так много страдал, не может быть тупым.

И она сердится. Никто никогда не позволял ей сердиться, поэтому она сердита только на саму себя. Рассказала, что в двенадцать лет у нее были лучшие в классе оценки по английскому и по исландскому, у нее были способности к языкам и она собиралась как-нибудь применить их, но потом все полетело к чертям. Подробнее мы это обсуждать не стали.

13 июня

Давно я не писала. Соулей выписалась из отделения, и мы в последнее время часто встречались. Сейчас она ожила. Прекратила спрашивать, какое мне дело до ее судьбы, – наверное, потому, что я рассказала ей про Валу. Она сказала, что читала об этом деле в газетах и в итоге знает о нем ничтожно мало. Наверное, я ей про это потом объясню.