Хелен Монкс Тахар - Драгоценная ты

Если не доберусь до него сегодня, может, и вовсе не получится — она скоро все узнает. Рано или поздно тайное становится явным, как бы мы ни старались его скрыть.

Пробую зайти с другой стороны:

— Иэн, мне бы очень хотелось, чтобы из сегодняшней встречи вы вынесли только одно: вы талантливый писатель. И в следующий раз я хочу прочитать что-то по-настоящему искреннее, идущее прямо отсюда, — тут я касаюсь его груди со стороны сердца.

— Боже ж мой, я, наверное, разучился!

— Глупости, конечно, нет! Вы бы прямо сейчас могли! Знаете что? Расскажите мне о несбывшейся мечте. Чего вы всю жизнь хотели, но не получили и никогда уже не получите?

— Тогда приз BAFTA [9] Британская академия кинематографического и телевизионного искусства. за лучший сценарий не считается. Это еще возможно. Как полагаешь?

— Конечно! Нам нужно что-то упущенное…

— Понял. Черт, не знаю… Надо подумать…

— Разве нужно думать? Если ответ не приходит сразу, значит, желания подавлены… Но мечты наверняка живут где-то в глубине души.

Он сглатывает. Глаза наполняются слезами. Надувает щеки, смотрит в потолок. Точно в цель!

— Черт… Проклятье… Я как-то не задумывался. Меня никто и не спрашивал…

Мой главный талант. Я умею быть тем, кто им нужен. Иэн глотает водку.

— Ну же, Иэн. Расскажите, а к следующей неделе напишите. Уверяю вас, подобное упражнение раскрепостит, поможет обрести голос.

— Голос…

— Да, услышьте себя. И пусть вас услышат другие.

Тут я решаю, что пора переходить к решительным действиям. Протягиваю руку и накрываю его ладонь своей. Слегка поглаживаю большим пальцем. Чувствую, как в нерешительности подрагивают его мускулы. Несколько секунд он не двигается, потом убирает руку и со вздохом проводит по лицу.

— Понимаешь, я ее люблю. У меня никого нет дороже ее. Она для меня все. Как говорится, в горе и в радости… Кэти меня понимает. А я ее.

— Я слушаю…

Давай, Иэн, рассказывай. Выкладывай все.

— Ради отношений мне пришлось кое-чем пожертвовать. А теперь, видимо, ничего не поделаешь. Больная тема… — Он делает еще глоток, вытирает рот тыльной стороной ладони. — Ты, наверно, думала: почему у нас с Кэти нет детей? Знаешь, она мне заявила, что рожать не будет. Проблемы с матерью и всякое такое. И еще считала, что дети все портят. Работа пойдет побоку… Мол, детская коляска — главный враг художника. В первые годы я еще заводил тему (по крайней мере, пытался). Говорил: «Представляешь, бегал бы по квартире маленький Иэн или маленькая Кэти. Разве не здорово?» А она: «Нет, не здорово. Зачем портить жизнь себе и ребенку?» Когда я снова заговаривал, она отвечала: «А о будущем ты подумал? Ни выпить, ни развлечься, только копить на образование (интересно, с чего?). И потом — втроем здесь будет тесно. Мы что, поедем в глушь типа Энфилда?» Я думал: «Звучит не так уж плохо», однако она стояла на своем, говорила — есть я и ты и вся жизнь впереди — разве этого мало?

Придаю лицу сочувственное выражение и говорю:

— Она поступила, как лучше ей, а не вам. А вам хотелось, чтобы она хотя бы попыталась исполнить вашу мечту, а сейчас уже поздно.

Он кивает, глядя в стакан.

— Прости, что-то я разболтался… Мне надо еще выпить. А тебе?

— Да, пожалуйста.

Иэн идет к бару, и видно, как сердится. Смотрю, как он заказывает водку с тоником и в ожидании опрокидывает пару шотов.

Я возвращаюсь к рукописи. Хочу прочитать как можно больше, пока Иэн ее не забрал.

У девочки начинает расти грудь, и мать не может скрыть отвращения. Не покупает лифчик — отказывается принимать ее созревание. Тогда девочка находит на чердаке старый шелковый шарф и обвязывается крестообразно. И в этот момент понимает, что нашла у матери слабое место.

Чувствует власть.

И решает не стыдиться, а с интересом наблюдать, как развивается тело, — думать, как можно применить новое оружие, от которого мать приходит в ужас.

Эта мысль слегка успокаивает ее, когда она, вдыхая обжигающе свежий воздух, загружает кормушку для ягнят и в тысячный раз размышляет — почему у людей все наоборот? Она высыпает комбикорм, ведро за ведром, ягнята без труда пролезают внутрь, а железные прутья кормушки защищают их еду от старших . У овец сначала едят малыши, потом взрослые. Так и должно быть. Голодные матери не удовлетворяют потребности за счет детей.

«Вот как надо», — думает девочка и под грозное урчание собственного желудка смотрит, как животные поглощают завтрак. Если мать не хочет о ней заботиться, надо позаботиться о себе самой.