Хелен Монкс Тахар - Драгоценная ты

17 Марта

Писательский клуб

После событий четверга я гадала: будет ли она прорываться на нашу «творческую встречу» или все-таки воздержится. По правде говоря, очень волновалась. Особенно после того, как она заявила, что видела чемодан. КР знает мои настоящие инициалы! Однако потом (как же кстати!) увидела, как она набросилась на Азифа.

— Это плохая идея, Азиф! — говорит КР, а сама прижимается к нему всем телом.

— Что именно? — вопрошает бедный наивный мальчик.

И тут она хватает его руку, прижимает к своей груди и целует взасос, как озабоченный подросток. У него ошарашенный вид.

Когда я ухожу, она замечает меня в дверях. Азиф тем временем пытается отдышаться. Я по глазам поняла — сегодня она не будет беспокоить нас с Иэном.

Минут через пять звонок.

— Лили, ты видела нас с Кэтрин?

— К сожалению, да…

— Я не хотел. Вообще, не собирался… Да, я слегка флиртую, потому что она это любит, но не больше. Между нами давно все кончено.

— Не переживай, Азиф. Я понимаю, она начальница, приходится выкручиваться… Хочешь встретиться в выходные? Приезжай в Сток Ньювингтон в воскресенье!

Иэн приходит в паб взволнованный. Помылся, побрился. Даже стал на человека похож. Жду за барной стойкой.

— Привет, Лили! Где народ?

Нервничает. Правильно!

— Никто больше не смог. Простите, Иэн, придется вам коротать вечер в моей компании. Примите двойную порцию «Грей гус» в качестве компенсации.

Протягиваю стакан.

— Вот лиса! — ворчит Иэн и тут же жадно отпивает. — Хотя даже к лучшему, что мы одни. Я уже сто лет никому не показывал свою писанину. Чуть не обделался со страху, если честно.

— Почему вы так нервничаете? — спрашиваю я, а сама разворачиваюсь к нему всем телом, заправляю волосы за уши, ловлю каждое слово.

Иэн краснеет от удовольствия.

Веду его к крошечному столику в углу — его редко кто занимает, там тесно и невозможно не касаться друг друга ногами.

Иэн изошелся комплиментами по поводу дурацкого текста, который я ему отправила перед встречей. Полностью вымышленный рассказ про утопающего — его я написала после того, как меня выперли из универа. Текст Иэна мне показался так себе. Немного поверхностный, хотя местами забавный. Начало сценария для комедийной пьесы.

— Что ты хотел сказать? Какова главная мысль? — интересуюсь я.

— Знаешь, а я ведь и не задумывался… — теряется Иэн.

Зерно посеяно. Теперь пусть прорастает.

— Зато столько тепла, написано от души! Хочется ближе познакомиться с автором.

— Правда? Ну хоть что-то хорошее. Смешно, когда я писал для рекламных агентств, Кэти говорила примерно то же самое. Что я привлекаю людей. Что это редкий дар — она, например, так не умеет.

— Ух ты! Очень мило.

— Лили, можно открыть тебе секрет?

— Разумеется! — Я пододвигаюсь и наклоняюсь над столом, теперь почти касаюсь грудью его руки, сжимающей стакан.

Сейчас начнется самое интересное — думаю я, однако Иэн отворачивается и начинает рыться в рюкзаке.

— Хотел отыскать ее последнюю работу, но не нашел. Зато откопал самую первую рукопись. Кэти меня убьет, если узнает, — она никому не давала читать, даже мне. Но ты до глубины души ее впечатлила (если не сказать, до печенок). И ты сечешь в литературе. Можешь посмотреть и высказать свое мнение? Давай на пару сообразим, как помочь Кэти снова начать писать. Понимаешь, ей не хватает уверенности.

И он протянул рукопись. Я глазам не поверила. Сокровенные мысли КР.

— Не знаю, что и сказать…

— Просто почитай, посмотри — как тебе. А в следующий раз обменяемся мыслями. Давай попробуем ей помочь? Так, пойду принесу еще, — закончил он, сгребая со стола стаканы.

— Хорошо, начну сейчас же.

КОРМУШКА ДЛЯ ЯГНЯТ

Кэтрин Росс

«Сначала скотина, потом — ты», — твердит мать. Повторяет каждое утро, расталкивая девочку в половине пятого утра. Летом вставать трудно, зимой — невыносимо. Девочка просит есть — немного хлеба, чтобы унять резь в желудке. Каждое утро мать повторяет одно и то же: сначала скот, потом ты. Скот — это полтысячи овец, бестолково шатающихся по голой земле, которую мать тоже отказывается питать.

Раньше девочка хотела спросить: почему мать так скудно, лишь бы выжили, кормит землю, овец и собственную дочь? Потом решила: если матери на нее наплевать, то и ей нет дела до матери — пусть думает что хочет.

Почва истощена — говорили стригали.

И ферма, и девочка медленно умирали от голода после ухода отца.