Филипп Джиан - Она

Когда я возвращаюсь с подносом для Ребекки, остальные тоже входят в дом, сопровождаемые запахом замерзшей земли. Возобновляются разговоры, встречаются взгляды, и очень скоро я начинаю тихонько парить среди них с моей страшной тайной, прижатой к груди горячим талисманом.

На рассвете я запираю дверь за Робером и Анной, которые уходят последними, и у меня такое чувство, будто я добилась отсрочки на несколько часов для Ирен и для себя тоже и мы ею воспользовались, – нам удалось провести эти последние часы вместе, в отдалении от всех, вдвоем и одним, как раньше, когда нам не на кого было рассчитывать, и я глубоко удовлетворена, и на душе спокойнее.

Я постояла немного в дверях, подождала, пока они уедут, пока Робер найдет ключи от машины, и в нескольких метрах от меня сел дрозд, и по тому, как он себя вел, склонял головку, кося на меня глазом с задорным видом, казалось, будто мы старые знакомые и оба отлично знаем, в чем дело. Перед тем как лечь, я отрезала ему несколько кусочков яблока и подала на тарелочке.

Я просыпаюсь далеко за полдень и начинаю распространять скорбную новость, сполна получая в ответ неловкие паузы, пожелания держаться, предложения любой помощи, но я никого не хочу видеть, и мне удается избавиться от всех этих добрых душ.

Кроме Патрика. Но его визит не связан с кончиной Ирен – о которой он, разумеется, не знает, – его привели сюда поиски, он ищет некую цепочку, дешевенькую, но Ребекка привезла ее из паломничества в Лурд. «Мне очень жаль, но она просто сама не своя оттого, что ее потеряла», – говорит он, пытаясь просунуть руку между спинкой и сиденьем дивана, с которого его молодая жена не вставала весь вечер. «Еще раз огромное спасибо за чудесное Рождество», – добавляет он, продолжая отчаянно искать, – колени согнуты, лоб наморщен, рука нырнула за подушки до бицепса.

Я отмахиваюсь, мол, не стоит благодарности, не сводя глаз с мужчины, присевшего у моих ног. Открывая ему дверь, я видела окутавший все туман, слышала лай, далекий, как сквозь вату.

Всего четыре часа, но свет уже меркнет. Сколько раз я делала это с Ришаром, вот здесь, на этом диване, и с Робером, и с тем скрипачом, и еще не помню, с кем, за все эти годы?

– Оп-ля, вот она! – восклицает он, высоко подняв пресловутую цепочку и улыбаясь от уха до уха.

Моя промежность находится почти на уровне его носа – примерно в метре. Конечно, я не ошиблась с пеньюаром на этот раз, на мне длинный, но я предусмотрительно распахнула полы. Я жду. Он по-прежнему улыбается и стоит неподвижно. Я поднимаю глаза и любуюсь ломаной линией заснеженного леса в синеве сумерек, потом, решив, что отмеренное время истекло, отворачиваюсь и иду к двери.

– Ирен ушла от нас сегодня утром, – сообщаю я. – Простите, что ничего вам не предлагаю, Патрик, но мне надо побыть одной. Поцелуйте от меня Ребекку, пожалуйста.

Он встает, на миг пошатывается, словно под натиском осаждающих его противоречивых чувств, но смерть Ирен, похоже, пересиливает, и он ретируется, неловко извиняясь, целует мне руки, но уже слишком поздно, если он думает теперь о том, о чем думала я меньше минуты назад, увы, начисто улетучившемся из моей головы, – эти порывы не бывают по заказу.

Наши офисы закрыты с Рождества до Нового года, и я использую эти несколько дней, чтобы заняться всем этим ужасом – похоронами и разбором ее вещей.

Потерять мать в праздники особенно тяжко, потому что похоронные службы работают с ленцой и к боли утраты добавляется это странное чувство лакированности, нереальности, остановившегося времени, оцепенения, делающее уход той, что носила вас во чреве, еще более страшным и непостижимым.

Ральф обещает мне освободить квартиру до конца января. Это еще далеко, но я ничего не говорю, я понимаю, что он не может съехать в одночасье, и соглашаюсь – мы договариваемся, когда я смогу зайти на неделе, не слишком его побеспокоив, чтобы начать разбирать вещи Ирен и складывать их в коробки.

Я быстро окидываю взглядом квартиру, чтобы, говорю я ему, представить себе ожидающий меня фронт работ. Также упоминаю о похоронах, сообщаю день и час, на случай если он решит на них присутствовать.

Я его обидела. Как я могла подумать, что он не придет на похороны Ирен, я просто плюнула ему в душу.

– Я только хотела сказать, что формально вы не обязаны, Ральф, но мы будем рады вас видеть, вы же знаете.

Я вдруг вижу в нем эту вспыльчивость, которой прежде за ним не замечала. Ришар говорит, что это его не удивляет, что он сразу это почувствовал, когда его увидел.