Филипп Джиан - Она

Я испытываю священный ужас перед этой показной сентиментальностью, которая охватывает нас, то одного, то другого, здесь и там, навеянной воспоминанием или бокалом вина и, как ни глупо, почти заставляющей прослезиться. Глупо, потому что нет никакой надежды на улучшение. Никакой надежды искупить вину с его стороны, никакой надежды стереть пятно – в этом он сближается с моим отцом, в этой склонности к проклятию, ибо то непоправимое, что они совершили, навеки лишило их искупления, вычеркнуло из списка живых.

Но он чувствует себя намного лучше в последнее время, лучше переносит свою ответственность за окончательный разрыв, когда он поднял на меня руку – и резко обрушил ее на мою щеку, – легче принимает тот факт, что потерял меня навсегда, с тех пор как он встретил Элен, теперь, я думаю, он не умрет от горя, эта девушка действует на него как мощный антидепрессант.

Я отнимаю руки. Солнце все еще светит. Его нытье стало не таким душераздирающим, с тех пор как он спит с ней. Он также выглядит свежее, в лучшей форме, я это вижу по его улыбающемуся лицу – я и забыла, что он умеет улыбаться, – по тому, что он стал терпеливее. Меня это угнетает. Эта девица является, и ей достается лучшее. Я заказываю водку. Закуриваю сигарету.

Ришар делает предложения по меню, я киваю, слушая вполуха. У меня совсем нет аппетита, с тех пор как Ирен в больнице. Иногда даже тошнит. Надеюсь, я не беременна. Шутка. С чего бы? Если не считать изнасилования, моя сексуальная жизнь – унылая пустыня, и, понятное дело, это не тот случай.

Мама умерла во время Рождественской мессы. Мы встали из-за стола, открыли подарки, перешли на шампанское и не жалеем об этом. Все славно, по-семейному. На улице, хоть все и засыпано снегом, почти тепло, и курящие выходят на крыльцо. Я опасалась напряжения между Анной и Жози, но Анна выпила несколько бокалов подряд и очень быстро пришла в хорошее настроение – она даже погладила щечку Эдуарда-бэби, уснувшего на руках у матери. Небо ясное, звездное. Ребекка, жена Патрика, маленькая, рыженькая, с угловатым лицом, заявляет, что звезды сияют ослепительно. Муж сообщает нам, что ее крестили несколько месяцев назад по ее настоятельной просьбе, после того как она пережила мистический опыт при посещении собора Святого Петра в Бове, и что ей очень хотелось бы немного посмотреть Рождественскую мессу, если это никому не помешает. «Нет, пожалуйста, можно приглушить звук», – говорю я. И тут у меня в кармане вибрирует телефон.

Сначала я ничего не слышу, только далекий треск. Я встаю и иду к входной двери, прося собеседника повторить, потому что связь плохая. Выхожу за дверь. Говорю: «Да? Алло?», – и мне сообщают, что она умерла. Я выдавливаю из себя: «А?» Вешаю трубку и блокирую входящие вызовы. Меня трясет.

В следующую минуту я думаю, не перезвонить ли в больницу, чтобы удостовериться, что я не ослышалась. Я сажусь в плетеное кресло, которое она подарила нам, когда мы с Ришаром въехали в этот дом, оно отчаянно скрипит, и мне хочется вторить ему, но я молчу. Сижу, держась за подлокотники, и жду, когда кончится землетрясение.

Когда оно кончается, я вся мокрая, виски в поту. Над лесом сияет луна, Париж светится вдали. Передо мной бежит через сад ежик. Я слышу отзвуки разговора. Оборачиваюсь и вижу Анну и Венсана, курящих сигареты, с одной стороны, а с другой Патрика и Робера, который нашел, кому изложить свое блестящее знание сигар.

Все на месте, все совершенно спокойно. Никто ничего не заметил. Я заставляю себя замедлить дыхание, унять биение сердца.

Потом встаю. Непринужденно улыбаюсь. Спрашиваю, не хотят ли они чего-нибудь, и иду в дом, смеясь остроте Робера, в которой не поняла ни словечка, но притворяться я умею. Им невдомек. Я вхожу в дом. Ребекка сидит по-турецки на диване, вытаращив глаза на безмолвные кадры Рождественской мессы. Остальные трое стоят у камина с бокалами. Я сажусь рядом с ней.

– Мне только что сообщили, что умерла моя мать, – говорю я, тоже уставившись на прямую трансляцию из собора Нотр-Дам.

Она смотрит на меня и только кивает. Я не знаю, где она, но точно не здесь, не рядом со мной. Я улыбаюсь ей. Доверив ей страшную новость, я разжала тиски. И в то же время я контролирую ситуацию, я не обязана пока делить ее с остальными, и уж Ребекка меня не выдаст. Я предлагаю ей чаю и кусочек «полена». Она с энтузиазмом соглашается на то и другое. Я принимаю заказ. Мне помнилась женщина немного странная, не от мира сего, но не до такой степени. Я иду на кухню заварить чай. Когда я прохожу мимо, Ришар дружески подмигивает мне, и если уж он ничего не видит, ничто не кажется ему ненормальным, значит, мой камуфляж отменного качества.