Джейк Арнотт - Подснежник

Я очень старался не думать об этом. В конце концов, подобные мысли коренным образом противоречили моим теоретическим позициям. Вместо того чтобы отнестись к теоретической классификации по возможности объективно, я сам начал навешивать ярлыки, незаметно для себя скатившись на ту точку зрения, которая рассматривает преступление как патологию или даже как своего рода мифологию. Нет, решил я, так не пойдет. Я не должен обращать внимания на эти мысли; мне нужно сосредоточиться на своем собственном методе. Но не успел я об этом подумать, как снова увидел перед собой лица Виноватых, их дерзкие, пугающие улыбки. Чувствовали ли они себя виноватыми? Я, разумеется, понимал, что относиться к ним подобным образом было бы ошибкой, но, с другой стороны, в этом и состоял мой опыт. А кроме того, было в этом что-то захватывающее.

В конце концов я заехал в паб рядом с университетом. Мне просто необходимо было выпить. Выпить, расслабиться, выпустить пар. Остыть. В пабе было полно студентов, и я стоял у стойки с кружкой пива и глядел в пространство перед собой. В какой-то момент я поймал себя на том, что черты моего лица сами собой приобретают выражение, какое я видел у заключенных Субмарины. Что-то вроде постоянной, но привычной и потому немного притупившейся за годы заключения настороженности. «Какого черта тебе от нас надо?» – вот что читалось на их лицах.

– Ленни? – сказал за моей спиной женский голос. Я обернулся.

– В чем дело? – спросил я чуть более резко, чем следовало.

– С тобой все в порядке?

Это была Жанин, одна из первокурсниц социологического отделения. У нее были длинные светлые волосы, большие, всегда широко раскрытые зеленые глаза и капризный, пухлый рот.

Я улыбнулся.

– Да, – сказал я. – Все в порядке.

– У тебя было такое лицо, словно ты увидел призрак.

Я засмеялся.

– Некоторое время назад я побывал в одном месте, где их было сразу несколько штук.

И я рассказал Жанин о своем посещении блока «Е».

– Ух ты! – заметила она.

Я видел, что услышанное произвело на Жанин сильное впечатление. На факультете я был самым молодым преподавателем, студенты любили меня и доверяли мне. Найти с ними общий язык мне было проще, чем остальным, да и мои радикальные взгляды им импонировали.

– Если хочешь, пойдем к нам. У нас компания, – предложила Жанин.

Предложение было довольно соблазнительным, но я отказался.

– Как-нибудь в другой раз, – сказал я. – Сейчас мне нужно домой.

– А когда? В субботу у меня дома вечеринка. Может, зайдешь?

В ее голосе прозвучали откровенно игривые нотки. Я ухмыльнулся и кивнул.

– Конечно.

– Тогда до встречи, Ленни.

– До встречи.

Я допил пиво. Мне действительно нужно было возвращаться домой.

К Карен.

Мы с Карен встретились в 1966 году в Лондонской школе экономики, где мы оба заканчивали курс социологии. Это было прекрасное время. Молодежь была полна энтузиазма и желания изменить мир самым решительным образом. В те годы даже шахматные кружки называли себя «марксистскими». Лондонская школа экономики стала марксистской (не по названию, а по духу) в шестьдесят седьмом. В мае шестьдесят восьмого мы с Карен отправились в Париж, чувствуя себя совершенно счастливыми. Мы по-настоящему участвовали. Soyez raisonable, demandez l'impossible . [52] «Будьте реалистами, требуйте невозможного» (франц.). А когда мы вернулись, колледж Хорнси тоже стал марксистско-ленинским – там была объявлена «анархия». Английская молодежь присоединилась к Социалистическому интернационалу. В воздухе запахло революцией, и мы готовы были сделать все, чтобы она свершилась. Герберт Маркузе как-то сказал, что продукт собственного труда сделал рабочих инертными и равнодушными, следовательно, революция начнется вне рамок этого общественного класса. И начать ее должны были мы – студенты, хиппи, прочие маргиналы.

Вторая, октябрьская демонстрация молодежи перед американским посольством на Гросвенор-сквер могла стать началом новой эпохи. Формально она была организована как митинг протеста против войны во Вьетнаме, но мы были уверены, что эта массовая демонстрация станет той искрой, из которой возгорится революционное пламя. Мы готовы были превратить улицы Лондона в арену борьбы, но случилось иначе. После короткой схватки полиция взяла события под свой контроль. Уже к вечеру мы все разбрелись по домам зализывать полученные раны.

В конце года прошла Национальная конференция по девиантному поведению. Именно тогда нам пришло в головы, что внедрение радикальных идей в чистую науку может оказаться более перспективным, чем считалось когда-то. И когда в январе 1969 года наша попытка снова превратить Лондонскую школу экономики в центр распространения марксистских идей провалилась, мы решили целиком сосредоточиться на нашей исследовательской работе.