Элис Лаплант - Расколотый разум

– Это нож.

– Хочу такой же.

– Нет, он тебе не нужен. Видишь, твоя еда мягкая, ее легко разломать на кусочки. Тебе не нужно ее резать.

– Но он мне нравится. Больше всего остального.

– И это понятно.

– Как давно ты здесь?

– Около шести лет.

– Что ты сделала?

– В смысле?

– Чтобы попасть сюда. Что ты сделала? Все тут совершили какое-то преступление. Некоторые опаснее других.

– Нет, я здесь работаю. Меня зовут Лаура. Я менеджер, постоянно тут живу. – Она улыбается. Высокая и широкоплечая. Сильная и крепкая. – А что за преступление ты совершила?

– Я не хочу говорить.

– Ну и ладно. Тебе не нужно обсуждать это со мной. Это не важно.

– Сколько ты здесь?

– Шесть лет. Меня зовут Лаура.

– Мне нравятся твои бусы. – Слово вдруг всплывает в памяти. – Опал?

– Да. Подарок от мужа.

– А мой муж сейчас не в городе. – Откуда-то я это знаю. – Он в Сан-Франциско, на конференции. Путешествует.

– Тогда, наверное, тебе его не хватает.

– Иногда, – отвечаю я. А потом вдруг слова льются гораздо легче. – Иногда я ворочаюсь в кровати, нащупываю место, где простыни еще прохладные. И где ему будет достаточно места.

– Мне кажется, что ты к нему очень привязана. Ты много о нем говоришь.

– А что это у тебя в руках?

– Это нож.

– Для чего он?

– Чтобы резать.

– Это я помню. Можно я его возьму?

– Нет.

– Почему?

– Это небезопасно.

– Для кого?

– В основном для тебя самой.

– В основном?

– Мы точно не знаем.

– Что я могу навредить окружающим?

– Да. Именно так.

– Но я же врач.

– И ты произнесла священную клятву.

У меня опять видение. На стене висит свиток в рамке. Цитирую то, что там написано.

– Клянусь Аполлоном, врачом Асклепием, Гигиеей и Панацеей, всеми богами и богинями… – Образ покидает меня, и я не могу закончить.

– Впечатляющие слова. Даже пугающие.

– Да, я всегда думала так же.

– И, конечно же, всем известна часть, где говорится «не навреди», – добавила седоволосая женщина.

– Я всегда придерживалась этой клятвы. Думаю, что придерживалась.

– Думаешь?

– Есть штука, которая болит.

– М?

– Да. Это сделали той штукой, которую ты держишь.

– Ножом.

– Да, ножом.

Женщина подается вперед:

– Ты вспоминаешь? Нет. Давай я скажу по-другому. Если ты вспоминаешь, оставь это при себе. Не говори мне.

– Я не понимаю.

– Нет, не сегодня. Ты поймешь не сегодня. Но ты можешь вспомнить все завтра. Или послезавтра. Память – забавная штука. Иногда лучше даже не пытаться слишком усердно. Вот что я хочу сказать.

А потом она уходит, унося с собой ту острую милую вещицу. Нож.

Хоть одно живое существо все еще трепещет от моих приказов. Небольшой песик, щенок, невесть как прибившийся ко мне. Мне никогда не нравились собаки. Как раз наоборот. Все мольбы детей уходили в никуда.

Сначала я отпихнула его. Но он был упертый, караулил меня днем и ночью. Другие пациенты пытаются переманить его, но он все равно всегда возвращается ко мне, облизывая мордочку после угощения или же после того, как его погладят.

Мне не очень понятно, чей он. Свободно тут бегает – всеобщий любимчик. Но именно за мной он ходит по пятам. Спит со мной, хотя у него есть лежанка в комнате с телевизором, а его миски стоят в столовой. Вскоре после того, как я ложусь в кровать, я чувствую, как он прижимается ко мне, к той, что всегда ненавидела собак. Но в конце концов к нему привыкаю, я стала находить удовольствие в том, как он меня обожает.

Другие пациенты ревнуют. Они пытаются украсть Пса. Несколько раз я просыпалась и видела, как темный силуэт склонился над моей кроватью, пытаясь схватить поскуливающий трепыхающийся комочек. Я никогда не вмешивалась, и он всегда возвращался. Мой зверек. Каждой старухе нужен такой.

Ходьба – единственное, что помогает. То, что здесь называется прогулкой. Тут даже маршруты проложены. Лабиринт для умственно неполноценных.

В любой час два-три человека куда-то идут. Если же кто-то пытается идти не так, как положено, его останавливают и грубо возвращают на дорожку.

Я вспоминаю лабиринт в соборе Шартра, детей просто зачаровывают его линии, затейливыми путями ведущие к центру. Через него паломники надеялись стать ближе к Богу. Кающиеся грешники, прошедшие на коленях весь этот путь по камням, уставшие и окровавленные, но исполненные покаяния.

Как бы снова я хотела ощутить то чувство свободы, за которым следует наказание, как у детей, которые только что сознались и заплатили за свои мелкие проступки. Но я – я обречена продолжать прогулку.