Элис Лаплант - Расколотый разум

Я слушаю ее тихий голос, обращая внимание на модуляции. Пытаюсь понять, кто же она. Эта райская птичка на моей кухне. Прекрасная девушка с лицом ангела, что наклонилась, чтобы поцеловать мои волосы.

Парень выглядит смущенно.

– Ты всегда была сентиментальной.

– А ты всегда был козлом. – Она его легонько пихает, пока они идут к двери.

– Конец эпохи. – Он сказал ей это, когда за ним закрылась дверь.

– Конец, – вторю я, и слова повисают в воздухе опустевшего теперь дома.

Женщина без шеи опять кричит. Где-то слышится звук зуммера, а потом приглушенное шарканье тапочек на мягкой подошве по мягкому ковру за моей дверью.

Другие звуки доносятся из соседних палат на этаже. Крики зверей в клетках, слышащих, как один из их сородичей страдает. Некоторые из криков можно различить: «Помогите!» или «Сюда!», но большая их часть просто сплошной вопль, который то затихает, то нарастает с новой силой.

Это уже случалось раньше, этот переход с одного круга ада на другой. Сколько раз? Дни здесь превращались в месяцы. Когда я ощущала тепло солнца? Когда муха или комар садились мне на руку? Когда я в последний раз ходила в туалет так, чтобы никто вдруг не появлялся рядом? Никто не одергивал мою ночную рубашку. Никто не хватал меня так сильно, что, казалось, – останутся синяки.

Крики стали тише, но не прекратились, поэтому я встаю. Я могу это прекратить. Выписать что-нибудь. Может, один из бензодиазепинов. Может, нембутал. Что-нибудь, чтобы снять тревогу, чтобы остановить крики, доносящиеся теперь отовсюду. Прикажу сделать обход. С меня напитки! Все что угодно, чтобы не дать этому месту превратиться в настоящий бедлам. Но руки уже тянутся ко мне, совсем недружелюбно. Перерезают мне путь, пока я не решилась действовать.

– Куда ты идешь? В ванную? Позволь мне помочь. – В тусклом свете я едва могу различить лицо говорящей. Полагаю, что это женщина, но, оказывается, что мне все сложнее определить наверняка. Бесформенный белый халат. Волосы короткие или же собранные сзади. Бесстрастные черты лица.

– Нет. Не в ванную. К той несчастной. Помочь. Оставьте меня в покое. Я и сама могу выбраться из кровати.

– Нет, это небезопасно. Это все новые лекарства. От них ты теряешь равновесие. Ты можешь упасть.

– Тогда дайте мне упасть. Если уж вы собираетесь обращаться со мной, как с ребенком, то уж будьте себе верны до конца. Дайте мне подняться, когда я упаду.

– Джен, ты на самом деле можешь пораниться. Тогда у меня будут неприятности. А тебе же этого не хочется, да?

– Меня зовут доктор Уайт. Не Дженни. И уж точно не Джен. И мне плевать, если вас уволят. Кто-то другой займет ваше место. Вас достаточно легко заменить.

Десятки людей уже сменили друг друга, кто-то добрее, кто-то – жестче, кто-то говорил на английском лучше, кто-то – хуже, но их лица слились в одно.

– Хорошо, доктор Уайт. Нет проблем.

Она не отпускает меня. Хваткой, способной удержать крупного мужчину, она придавала мне стоячее положение; одна рука на пояснице, другая – на локте.

– Ну вот, теперь мы можем пойти посмотреть, что там происходит. Думаю, что ты сможешь помочь Лауре! Ей иногда это так нужно!

Все еще придерживая меня за руку, она выводит меня в коридор. Люди, подобно скоту, бесцельно ходят по кругу, словно при учебной пожарной тревоге.

– Слава богу, видишь, все кончилось! Может, вернешься в кровать или выпьешь теплого молока в столовой?

– Кофе. Черного кофе.

– Нет проблем! – Она поворачивается к девушке в оливковой униформе. – Вот. Отведи Дженнифер на кухню, налей ей немного теплого молока. И заставь ее принять таблетки. Она отказалась пить их перед сном. Ты знаешь, что будет завтра, если мы их в нее не впихнем.

– Не молоко, кофе, – прошу я, но никто не слушает. Такой уж тут порядок. Тебе скажут что угодно, пообещают что угодно. Не обращай внимания на слова, даже когда можешь удержать их в памяти, не своди глаз с их тел. Особенно с рук. Руки не лгут. Смотри, что они держат. К чему тянутся. Если рук не видно, самое время насторожиться. Самое время поднимать крик.

Я изучаю лицо девушки, ведущей меня в столовую. Моя прозопагнозия, моя неспособность отличить одно лицо от другого, становится все хуже. Я не могу сосредоточиться на чертах лица, поэтому, когда человек поворачивается ко мне, я пристально на него смотрю. Чтобы сделать то, что может любой младенец шести месяцев от роду: отделить знакомых от незнакомцев.