Дот Хатчисон - Розы мая

Ты следуешь за ней, потому что знаешь, что случается с принцессами, когда они не защищены от мира…

Потом ты срываешь цветок с развалившейся короны и кладешь его себе на язык. Сквозь медный привкус крови просачивается сладковатый аромат жимолости.

Погода не столько теплеет, сколько шагает размеренно от бо́льшего холода к меньшему. Такие перемены, в общем-то, и не замечаешь, потому что холод есть холод, пока он не падает ниже точки замерзания или не поднимается до прохлады, а потому не важно, где именно он в этом промежутке. Но цифры упрямы и стоят на своем: действительно теплеет.

Спрятав лицо за высоким воротником пальто, так что видны только глаза, мама твердит, что цифры врут.

Я-то к холоду привыкла – шахматы, прогулки пешком, опыты с камерой. Хотя одежды на мне столько, что я по-прежнему чувствую себя матрешкой, но теперь кончик носа теряет чувствительность не так быстро. Я заворачиваюсь вокруг маминой руки и прижимаюсь к ней, чтобы поделиться теплом.

– Напомни, почему я это делаю? – Мамин голос звучит глухо из-под шарфа.

– Потому что это была твоя идея?

– Ну, это глупо. Ты же умная, почему ты меня не остановила?

– Если я умная, то почему повторяешь это снова и снова на протяжении одной недели?

– Справедливо. Мы – две дурехи. – Она пританцовывает на месте, пока мы ждем, когда же наконец загорится зеленый, и я невольно раскачиваюсь вместе с ней. – Мне недостает зелени.

– Я предлагала тебе домашнее растение.

– Если оно сделано из ткани или пластика, то это не растение. – Мама смотрит на свои толстые перчатки и вздыхает. – Мне снова нужна грязь под ногтями.

– До отъезда во Францию надо запастись семенами. – Хотя, если подумать… – Только сначала выяснить, можно ли на законных основаниях ввозить семена в другие страны.

– Дурацкий закон.

– Инвазивные виды, мам. Это реальная проблема.

– Бархатцы – проблема?

– Бархатцы всегда проблема.

Мы останавливаемся на травянистом островке посредине автостоянки. Павильон на месте, одна сторона брезента свернута, верх порезан. Наверное, какие-нибудь сексуально озабоченные подростки искали уединения и не смогли подлезть. А вот обогревателей и генератора, к которому они были подключены, нет. Сегодня воскресенье, и ветераны не пришли.

– И ты сидишь здесь в такую погоду? – недоверчиво спрашивает мама. – Ты ведь даже одеваться не любишь.

– Пижама – тоже одежда.

– Чтобы выходить из дома?

– Вообще-то нет, но дело не в одежде, а в людях.

– Моя бедная антисоциальная девочка.

– Я не антисоциальная. Я – антиглупая.

– Одно и то же.

– Как у тебя на работе?

– Я умею хорошо лгать.

Я не рассказываю маме мои шахматные истории, потому что ее интерес к игре держится на нулевой отметке. Просто держу ее в курсе, когда и куда ухожу, и на этом данная тема разговора исчерпывается.

А вот про Лэндона рассказываю, поскольку он все еще таскается за мной в «Старбакс». Продолжения, правда, не следует, и это уже кое-что. Мама, похоже, поставила в известность Эддисона, потому что мне вдруг пришла эсэмэска с вопросом, действительно ли голубой – мой любимый цвет, или я просто чувствую, что он репрезентативный, что в нормальных условиях было бы странно, если б за этим не следовал вопрос, остаюсь ли я по-прежнему правшой. Я ответила, что мой любимый – солнечно-желтый, но не потому, что это так на самом деле, а потому, что интересно посмотреть, найдет ли он желтый «Тазер».

– У меня сейчас соски отмерзнут.

Посмеявшись, тащу маму за собой по траве в направлении магазина.

– Ну, тогда пойдем поедим.

После ланча отправляемся в «Крогер» – за покупками. Мама подумывает угостить своих подчиненных в офисе, что вполне нормально, если только мероприятие не потребует использования духовки, тестосмесительной машины, мерных чашечек или консервных банок.

Мы с Чави всегда были близки с мамой. Между мамой и другом всегда пролегала четко проведенная линия, и если ситуация приближалась к этой линии, она всегда и без колебаний становилась на сторону мамы. Но до этой линии могла быть – и была, и есть – и другом, и мамой. После Чави и, может быть, что еще важнее, после папы линия чуточку сдвинулась. Она осталась, она проведена так же твердо и никем не оспаривается, но территория, где мама еще и друг, сестра и заводила, намного увеличилась. Думаю, Вик верит мне едва ли наполовину, когда я утверждаю, что мама и есть самая большая причина моих неприятностей в школе. Говорит, это ее влияние, а не она сама.