Джоди Пиколт - Похищение

Луиза раскрывает ладонь, и монеты сыплются дождем.

— И представьте себе, — говорит она, кривясь в горькой усмешке, — сейчас я работаю в банке.

Мы с Софи стоим на краю Второй Месы, и по нашим лицам скользит тень парящего в небе ястреба.

— Это значит, — поясняю я, — что Рутэнн здесь больше нет.

Софи поднимает на меня удивленный взгляд.

— Она теперь там, где дедушка?

— Нет. Дедушка вернется, — говорю я, хотя не уверена, что это так. — А когда человек умирает, он уже не возвращается. Никогда.

— Я не хочу, чтобы Рутэнн уходила.

— Я тоже, Соф.

Меня одолевает жгучее желание подхватить ее на руки, стиснуть и не выпускать. И я не противлюсь ему. Она обвивает меня тоненькими ручонками и прижимается губами к моему уху.

— Мамочка, — говорит она, — я хочу всегда быть рядом с тобой.

А я говорила это своей матери?

Услышав за спиной шаги, я оборачиваюсь и вижу Фица, нерешительно направляющегося к нам. Он боится нам помешать.

— Спасибо, что приехал, — говорю я, и слова получаются твердыми, деревянными.

— Я перед тобой в долгу, — отвечает Фиц.

Я опускаю глаза. Он не спрашивает, что случилось, не спрашивает, почему я позвонила ему, а не Эрику. Он понимает, что сейчас я не готова это обсуждать.

— Я помню, что послала тебя к черту, — говорю я. — Но я рада, что ты меня не послушался.

— Делия, эта статья…

— Знаешь что? — говорю я, с трудом удерживаясь от слез. — Сейчас мне журналист не нужен. А вот друг пригодился бы.

Пристыженный, он опускает голову.

— У меня есть рекомендательные письма.

Я слабо улыбаюсь, и между нами снова перекинут хлипкий мостик.

— Если честно, — говорю я, — мы получили только ваше резюме.

Едва мы успеваем сесть в машину, как начинается снег — настоящее чудо природы. Собаки лают и прыгают, неуклюже скользя; дети выбегают из домов и ловят снежинки на язык. Дерек и Вильма оставляют похоронные хлопоты и молча смотрят на небо. Друг другу, да и всем обитателям Сиполови, они скажут, что снег — доказательство того, что Рутэнн благополучно добралась до Мира Духов.

Но я думаю, что этот знак адресован и мне тоже. По мере того как мы приближаемся к Фениксу, снег становится все гуще. Он укутывает капот, и ветровое стекло, и пустые плоскогорья, и шоссе, пока все вокруг не становится белым, как платье невесты из племени хопи. Белым, как зимнее утро в Нью-Гэмпшире. В детстве я, бывало, часами стояла у окна и наблюдала, как снег запорашивает дома, словно волшебник накрывает их своим шарфом. Несложно было вообразить, как под этим шарфом все исчезает: кусты и кирпичные дорожки, футбольные мячи и живые ограды, заборы и разметка на асфальте. Несложно было вообразить, что когда волшебник сдернет свой шарф, то весь мир родится заново.

Фиц, по-моему, ничуть не удивляется, когда слышит мою просьбу. Он остается на стоянке с Софи и Гретой, задремавшими на заднем сиденье.

— Не спеши, — напутствует он меня.

И я вхожу в здание тюрьмы.

Кроме меня, там всего один посетитель. Отец садится за плексигласовой стеной и берет трубку.

— Все в порядке?

Я рассматриваю его: тюремная роба, повязка на левой руке, свежий шрам на виске. Его пробирает нервная дрожь, он постоянно оглядывается, как будто ждет нападения со спины. И это он спрашивает у меня, все ли в порядке!

— Ох, папочка…

И из глаз льются слезы.

Отец сжимает руку и ловким движением фокусника достает из кулака пучок бумажных салфеток. Только через несколько секунд он понимает, что не сможет передать их мне. Он грустно улыбается.

— Этому фокусу я еще не научился.

Когда мы показывали представления в доме престарелых, отцу приходилось уговаривать меня помочь ему с исчезновением. Он объяснил мне, как этот трюк работает на самом деле («Чего не видят, в то не верят»), но я все равно верила, что, как только черная завеса опустится, пропаду навсегда. Я так переживала, что он прорезал для меня крохотное отверстие в занавеске. Если я смогу за ним присматривать, сказал он, то уж точно не исчезну.

Я и забыла об этом отверстии и вспомнила только сейчас. И задумалась, помнила ли я, пускай на подсознательном уровне, как мы сбежали из дому. Ведь даже в шесть лет я не могла до конца поверить, что он вернет меня обратно.

Возможно, если бы день не выдался таким кошмарным, я по дороге домой заметила бы, что Фиц говорит все меньше и меньше. Но я была полностью поглощена мыслями о Рутэнн и об отце. Паника настигает меня только тогда, когда мы останавливаемся у трейлера и я вижу припаркованную машину Эрика. Два дня назад — хотя кажется, что все двести, — я оставила его в больнице, разозлившись на то, что он добросовестно выполнял свою работу.