Дин Кунц - Живущий в ночи

После этого передо мной снова возникли огромные очертания вожака. На сей раз его гибкий силуэт промелькнул еще быстрее, чем прежде, но этого хватило для того, чтобы Орсон одумался и сообразил, что преследование обезьяны, пытавшейся похитить мою кепку, является в данной ситуации не самым лучшим выбором. Пес заскулил и вернулся ко мне.

Я поднял с земли кепку, но не стал надевать ее на голову, а смял и сунул во внутренний карман куртки.

Дрожа всем телом, я пытался уверить себя в том, что со мной все в порядке, поскольку обезьяна не укусила меня. Если бы ей удалось меня поцарапать, то сейчас у меня бы саднило лицо или руки, а я ничего похожего не ощущал. Нет, царапин на мне тоже не было. Слава богу! Даже если обезьяна была переносчиком болезни, передающейся через кровь или слюну, я не мог ею заразиться.

Однако в тот момент, когда тварь сидела у меня на груди, я ощущал ее омерзительное дыхание. Так что если инфекция могла передаваться по воздуху, то у меня на руках уже находился билет в один конец на маршрут в покойницкую.

Услышав позади себя слабое звяканье, я обернулся и обнаружил, что кто-то неразличимый тащит в туман мой велосипед. Его волочили, не поднимая с земли, педаль загребала песок, и я видел уже только заднее колесо. К тому моменту, когда я подскочил и вцепился в него одной рукой, велосипед успел скрыться в тумане почти полностью.

Между невидимым похитителем велосипедов и мной состоялся короткий поединок, в котором я одержал блистательную победу. Судя по всему, скрываясь в густой пелене, мне противостояла пара резусов, а не их здоровенный вожак. Поставив велосипед на колеса, я прислонил его к своему телу и снова поднял «глок».

Орсон подбежал поближе ко мне и, заметно нервничая, еще раз опорожнил мочевой пузырь, избавляясь от остатков выпитого пива. Меня, признаться, удивлял тот факт, что я сам не обмочил штаны.

Некоторое время я хватал ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. Меня била такая крупная дрожь, что пистолет, хоть я и держал его обеими руками, выписывал в воздухе причудливые вензеля. Вскоре, однако, я немного успокоился. Сердце мое стало биться не так часто и уже не грозило сломать мне ребра.

Словно остовы кораблей-призраков, в противоестественной тишине мимо меня нескончаемой флотилией проплывали серые клубы тумана. Никакого щебетания. Никакого визга или шипения. Никаких безумных воплей. Ни дуновения ветра, ни шума прибоя. Ничего! На мгновение мне показалось, что я сам не заметил, как меня убили, и теперь я стою у порога в другой мир, ожидая, пока откроется дверь и меня подведут пред очи Великого Судии.

Неслышно капали секунды. Покой вокруг меня ничем не нарушался, и произошедшее столкновение с обезьянами должно было казаться мне все более нереальным, однако произошло обратное. С каждым мгновением воспоминания о нем приобретали все более яркие краски, и я даже начал думать, что страшные желтые глаза не просто запали мне в память, а оставили зарубку на моей душе.

Наконец стало ясно, что игра – по крайней мере сейчас – окончена. Не выпуская из руки «глок», я покатил велосипед вперед. Орсон семенил рядом.

Я не сомневался в том, что обезьяны продолжают следить за нами, хотя и с большего расстояния, нежели прежде. В тумане не было видно крадущихся силуэтов, но они по-прежнему находились там. Наверняка.

Обезьяны. И – не обезьяны. Вероятно, сбежавшие из лабораторий Форт-Уиверна.

Конец света – так сказала Анджела.

Мир погибнет не в огне.

И не подо льдом.

Гораздо страшнее.

От обезьян. Мир погубят обезьяны.

Апокалипсис, сотворенный лапами приматов.

Армагеддон. Конец, финиш, завершение всего, день обреченных, когда закрывается последняя дверь и навсегда гаснет свет.

Полное, абсолютное, тотальное безумие! Я вновь и вновь пытался объять своим разумом все известные мне факты и выстроить их хотя бы в какое-то подобие логической цепочки, но каждый раз ее разрушала огромная волна чего-то неопределимого и непредсказуемого.

Меня всегда поражала жизненная позиция Бобби, его несокрушимая твердость в стремлении дистанцироваться от неразрешимых проблем повседневности и оставаться чемпионом среди лодырей. Теперь же этот подход к жизни казался мне не только оправданным, но даже логичным, единственно правильным и мудрым.

Не рассчитывая на то, что я доживу до зрелого возраста, мои родители растили меня таким образом, чтобы я имел как можно больше возможностей играть, развлекаться, удовлетворять свое любопытство, жить, не испытывая беспокойства и страха, жить сегодняшним днем, не думая о будущем. Короче говоря, они хотели, чтобы я веровал в бога и, подобно другим людям, видел в своей жизни определенное предначертание – быть благодарным за свою ущербность в такой же степени, как за дарованные мне таланты и способности, поскольку и то и другое лежит вне пределов нашего понимания. Разумеется, они понимали необходимость привить мне самодисциплину и уважение к другим. Однако все эти вещи приходят сами собой, если человек искренне верит в то, что, помимо материального, его жизнь имеет еще и духовное измерение и что он является тщательно отшлифованной частицей таинственной мозаики под названием Жизнь.