Ирвин Шоу - Ночной портье

– Надо сломать лед, – объяснил он. – Картины никто не любит покупать первым. В каждом деле свои фигли-мигли, мой мальчик.

– Уж и не знаю, что бы я делал без вас.

– Послушайте, я еще кое о чем подумываю, – сказал он знакомым мне тоном, обозначавшим, что он уже что-то придумал.

– О чем же? – спросил я.

– Мы продешевили, – решительно заявил Фабиан. До этого два дня мы сидели и обсуждали цены на картины. И в конце концов решили за большие картины, написанные маслом, просить по полторы тысячи, а за каждую из тех, что поменьше, – от восьмисот до тысячи долларов.

– Мне кажется, что об этом мы уже достаточно говорили, – заметил я.

– Да, говорили. Но мы слишком скромны. Народ подумает, что мы сами не очень-то уверены в ценности этих картин.

– Что же вы предлагаете?

– Две тысячи за большие и от тысячи двухсот до полутора тысяч за те, что поменьше. Доверьтесь моему чутью, Дуглас, – важно произнес он, – и мы сделаем нашего молодого художника известным. Жаль, что он не смог приехать. Следовало бы его модно подстричь, побрить, приодеть, и он бы выглядел весьма привлекательно. Особенно при продаже картин любительницам живописи.

Я не стал возражать, но заявил, что буду прятаться в туалете, чтобы у меня не спрашивали цены.

– Больше дерзости, мой мальчик, – поучительно сказал Фабиан. – Надо прокладывать успех нашей выставке. Вчера я встретился в одной компании с художественным критиком из «Нью-Йорк Таймс». Он в конце недели приезжает на отдых неподалеку отсюда. Обещал заглянуть к нам сегодня.

Замыслы Фабиана будоражили меня, и я чувствовал себя все более взвинченным. О выставке Анжело Квина в Риме упомянула лишь одна незначительная итальянская газета. Выставку, правда, похвалили, но мимоходом, в двух строчках.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – сказал я. – Потому что я в этом совершенный профан.

– Публику надо ошеломлять, – воскликнул Фабиан. – Посмотрите вокруг себя. Этот старый сарай теперь прямо-таки засверкал.

Все эти дни я так долго и пристально разглядывал развешанные на стенах картины, что они уже не производили на меня впечатления. Если б только было возможно, я бы спрятался в каком-нибудь укромном уголке на этом прославленном острове и просидел бы на берегу Атлантики, пока не кончилась эта кутерьма с выставкой.

Фабиан прошел в маленькую заднюю комнату, которую мы отделили перегородкой; устроив там контору, и принес оттуда бутылку шампанского. По его указанию в числе прочего был куплен и холодильник как необходимая часть обстановки галереи. «Он окупит себя в первую же неделю», – уверял Фабиан, когда холодильник привезли и поставили в конторе.

Я следил за тем, как привычно и уверенно открыл он шампанское и разлил в бокалы, не обойдя и нанятую нами девушку.

– За нашего художника и за нашу выставку, – провозгласил он, поднимая свой бокал.

Мы выпили. Я попытался представить себе количество шампанского, выпитого мной со времени встречи с Фабианом, и невольно покачал головой.

– Кстати, ведь чуть не забыл, Дуглас, – сказал он, снова наполняя свой бокал. – Еще одно из наших капиталовложений будет здесь сегодня.

– Какое капиталовложение? – Вчера в нашей теплой компании была выдающаяся гостья, – вспомнив об этом, Фабиан фыркнул от смеха. – Надеюсь, вы помните Присциллу Дин?

– О, только ее не хватало! – воскликнул я. Поток осуждений и бранных слов, обрушившийся на наш порнофильм, был в основном направлен по адресу исполнительницы главной роли. Однако это не помешало тому, что ее фотографии – голой и в весьма рискованных позах – появились в двух наиболее популярных журналах. Узнав Присциллу на улице, толпы людей следовали за ней. Ее освистала публика в телетеатре, когда она показалась на сцене, чтобы выступить по телевидению. Все это, конечно, значительно увеличило выручку от демонстрации фильма, но я сомневался, что ее появление на выставке поможет упрочить ценность картин нашего художника Анжело Квина.

– Уж не пригласили ли вы ее на сегодня? – недовольно спросил я.

– Разумеется, – холодно кивнул Фабиан. – С ее появлением о нашей выставке сообщат во всех газетах. Не огорчайтесь, милый друг. Я отвел ее в сторону и договорился, что наши связи с ней по-прежнему остаются в тайне. Она поклялась в этом жизнью своей матери. Дора, – обратился он к нанятой нами девушке, – вы поняли, что то, о чем мы сейчас говорили, нельзя ни в коем случае нигде разглашать.

– Да, конечно, мистер Фабиан, – озадаченно ответила девушка. – Но, откровенно говоря, я ничего не поняла. Кто такая Присцилла Дин?