Ирвин Шоу - Ночной портье

Фабиан стоял у камина и рассматривал висевшую над ним картину Анжело Квина, изображавшую главную улицу маленького американского городка.

Когда мы вернулись в комнату, Фабиан ни словом не обмолвился о картине, которую с таким вниманием разглядывал.

– Что касается остального, – с преувеличенной сердечностью обратился он к нам, – то позвольте, дорогие детки, пригласить вас на подобающий случаю обед с моллюсками, крабами и прочими дарами моря. Тут недалеко, в Саутхэмптоне, есть ресторанчик…

– Нам незачем куда-то ездить, – перебила Эвелин. – У нас в Сэг-Харборе ресторан, где подают таких омаров, которых вы никогда не едали.

Фабиан поджал губы, но вежливо поклонился:

– Как вам будет угодно, дорогая Эвелин. Она вышла за пальто, и мы остались вдвоем.

– Мне она и впрямь понравилась, но кто знает, что у нее на уме. Бедный Дуглас!

– Вот уж вовсе некого и нечего жалеть, – отрезал я.

Фабиан пожал плечами, погладил усы и повернулся к картине над камином.

– Откуда она у нее? – спросил он.

– Я купил в Риме и подарил ей.

– Вы? – несколько удивился он. – Любопытно. А где нашли ее?

– У Бонелли, на виа…

– А, знаю. Знаю его галерею – перебил он меня. – Старик с прыгающей вставной челюстью. Если случится быть в Риме, загляну к нему.

Эвелин вошла с пальто на руке, и Фабиан быстро подскочил к ней, чтобы помочь надеть. Мне это показалось добрым знаком.

Омары, как и говорила Эвелин, оказались отменно хороши. Фабиан заказал одну, затем вторую бутылку вина, и напряженность наших отношений ослабела. Он стал хвалить мое умение ходить на лыжах, советовал Эвелин учиться у меня, мимоходом рассказал о нашей с ним жизни в Париже, Гштааде, припомнил пару анекдотов о Квадрочелли, а мы описали ему случай со взрывом яхты. Словом, беседа за столом была живой и непосредственной, в ней, конечно, не упоминались ни Лили, ни Юнис. Заметно было, что Фабиан и так и сяк старался завоевать расположение Эвелин.

– Скажите, Майлс, – обратилась к нему Эвелин, когда мы уже пили кофе, – вы на войне были в чине полковника? Спрашивала об этом у Дугласа, но он не знает.

– Боже упаси, – рассмеялся Фабиан. – Всего лишь младшим лейтенантом.

– А я была уверена, что вы по меньшей мере полковник.

– Почему?

– У вас такой начальственный вид.

– Его я научился напускать на себя, чтобы скрывать недостаток самоуверенности.

Когда мы вышли из ресторана, над заливом, застилая его, клубился туман. Садясь в подъехавшее такси, Фабиан сказал:

– Мы прекрасно провели время. Надеюсь, и дальше у нас будет так же. Пожелайте мне доброй ночи и поцелуйте на прощание, дорогая Эвелин.

– О, конечно, – воскликнула она и поцеловала его в щеку.

Потом мы с Эвелин стояли и смотрели вслед такси, его красные огоньки расплывались и таяли в тумане.

Долго мы не виделись с Фабианом. Не был он и на нашей свадьбе, так как находился тогда в Лондоне. Но со знакомой стюардессой рейсового самолета прислал нам в подарок великолепный серебряный кофейник эпохи короля Георга. А когда у нас родился сын, мы получили от него из Цюриха, где он в это время оказался, пять старинных золотых наполеондоров.

Меня разбудил стук молотка. Часы на тумбочке у постели показывали без девяти минут семь. Я потянулся и зевнул. В новом крыле нашего дома работал плотник Джонсон, любивший при каждом удобном случае повторять, что он честно работает и ему не зря платят деньги.

Эвелин пошевелилась рядом со мной, но не проснулась. Она чуть слышно дышала, одеяло наполовину сползло, и мне хотелось обнять и прижать ее к себе, но по утрам она бывала раздражительна и капризна, а кроме того, вчера, приехав из конторы, допоздна разбиралась с делами клиентов.

Я поднялся с постели и раздвинул занавеси, чтобы взглянуть, каков денек. Было прекрасное летнее утро, и солнце уже пригревало. Надев плавки, махровый купальный халат и захватив полотенце, я босиком вышел из комнаты, поздравляя себя в душе с тем, что у меня хватило здравого смысла, чтобы жениться на женщине, у которой дом на берегу моря.

Спустившись вниз, я заглянул в комнату для гостей, ставшую теперь детской. Молодая девушка, нянчившая ребенка, что-то готовила на кухне. Сын лежал в детской кроватке с боковыми сетками и чмокал от удовольствия после утренней бутылочки молока. Я наклонился над ним. Он был розовый, очень серьезный и совершенно беззащитный. Не был похож ни на меня, ни на Эвелин, а выглядел, как все маленькие дети. Стоя у кроватки сына, я не пытался разобраться в своих чувствах, но, уходя от него, широко улыбался.