Томас Харрис - Молчание ягнят

Ванная. Несколько кусочков дорогого мыла, тюбики с шампунем и лосьоном, нитка с иголкой — все, что отличает хороший отель.

Шагнув под душ, в брызгах воды Кларис вдруг увидела себя восьмилетней девчонкой, приносившей матери полотенца, шампунь и мыло, когда та убирала номера в мотеле. В мотель часто прилетала ворона, которая вечно воровала все самое яркое, что лежало на уборочной тележке матери. Она долго сидела на дереве и смотрела в окно, выжидая удобного момента, чтобы потом молнией влететь в номер и выхватить из тележки что-нибудь блестящее. Иногда, испугавшись, она могла оставить на чистом белье темное пятнышко помета. Однажды кто-то из уборщиц швырнул в ворону горсть извести, испачкав черные перья белыми, как снег, точками. Бело-черная ворона всегда зорко следила за Кларис, ожидая, пока та отойдет от тележки, чтобы отнести в ванную мыло и шампунь. Вспомнилось, как мать, стоя в дверях ванной мотеля, говорила Кларис, что ей нужно уехать и пожить немного в Монтане. Как потом она присела на край кровати и взяла дочь на руки. Кларис до сих пор помнила бело-черную ворону. Интересно, почему она подумала о ней именно сейчас? Рука вдруг сама собой поднялась, отгоняя назойливую птицу, и словно для того, чтобы как-то оправдать этот невольный жест, она откинула назад упавшие на глаза волосы.

Кларис быстро оделась. Брюки, блузка, легкий свитер, тупоносый револьвер в наплечной кобуре, несколько запасных обойм. Сверху — жакет. В том месте, где о подкладку терлись обоймы, швы немного разошлись. Нужно спешить, нужно спешить. Она взяла нитку с иголкой и наскоро сметала разошедшийся шов. Пистолет чуть оттопыривался под курткой. Где-то она слышала, что некоторые агенты вшивают в низ куртки шайбы, чтобы растянуть складки. Нужно будет обязательно попробовать… В дверь постучал Кроуфорд.

По богатому собственному опыту Кроуфорд знал, что гнев делает женщину уродливой и отталкивающей. Злоба перекашивает ее лицо, заставляет забывать о растрепанных волосах, размазанной косметике и незастегнутой молнии. Все малопривлекательные черты тут же выпирают наружу и бросаются в глаза. Открывшая дверь Кларис Старлинг выглядела вполне нормально, хотя наверняка была переполнена гневом.

Кроуфорд понял, что сейчас может узнать много нового о ее характере.

Из номера пахнуло паром и запахом мыла. Кровать была аккуратно застелена покрывалом.

— Ну, что скажете, Старлинг?

— Я скажу «черт бы все это побрал», мистер Кроуфорд. А вы что скажете?

— Здесь через дорогу уже открылось кафе, — кивнул он. — Пойдемте выпьем по чашечке кофе.

Для февраля утро выдалось на редкость теплым. Солнце, все еще низко висящее над горизонтом, играло красноватыми бликами на окнах психиатрической клиники. Кроуфорд и Старлинг, каждый погруженный в свои мысли, молча прошли мимо. Джефф медленно ехал следом на полицейском фургоне. Тихо потрескивала рация. Один раз загудел телефон. Джефф открыл окно, протянул Кроуфорду трубку, и тот быстро дал кому-то какие-то указания.

— Можем мы привлечь Чилтона за чинение препятствий расследованию? — спросила Кларис.

Она шла чуть впереди, и Кроуфорд заметил, как ее руки непроизвольно сжались в кулаки.

— Боюсь, что нет.

— А если она погибнет из-за него? Что, если своими действиями он спровоцировал ее смерть? Боже, как мне хочется вцепиться в его поганую рожу… Извините… Прошу вас, разрешите мне остаться, мистер Кроуфорд. Не отправляйте меня обратно в Академию.

— Хочу сказать вам две вещи, Старлинг. Во-первых, если я и буду продолжать привлекать вас к этому делу, то не для того, чтобы вы вцепились в поганую рожу Чилтона. И второе, если я разрешу вам остаться, вас просто-напросто отчислят из Академии. Или, по крайней мере, оставят на второй год, Академия никому не делает поблажек. Так что могу гарантировать вам только то, что вы останетесь курсантом.

Кларис опустила голову.

— Наверное не очень-то вежливо с моей стороны спрашивать у начальства такие вещи, но скажите, вы сами сейчас очень рискуете? Сенатор Мартин ведь может испортить вам карьеру?

— Старлинг, через два года мне так или иначе нужно уходить в отставку. Таков закон. И поймай я сейчас хоть самого дьявола, это все равно ничего не изменит.

Всегда очень сдержанный в своих желаниях, Кроуфорд вдруг почувствовал, как ему нестерпимо захотелось показаться мудрым, знающим все тонкости жизни стариком. Поэтому он говорил осторожно и только о тех вещах, которые знал наверняка.