Андреас Эшбах - Видео Иисус

На глаза Стивену попадалось множество ребятишек. Они немыми пугливыми гроздьями повисали на материнских подолах, когда мимо них проходили двое чуждых пришельцев, и потом смотрели им вслед бездонными меланхолическими глазами. Их матери, часто нося в себе новый приплод, жалко плелись, нагруженные покупками или бельём, которое они вывешивали сушиться на верёвках, вкривь и вкось натянутых прямо через улицы. Старшие мальчики были в коротких чёрных штанишках и длинных чулках, они не бегали и не играли, а только стояли — малокровные, похожие на маленьких измождённых старичков. Шум детских голосов время от времени доносился из-за мрачных окон, но Иешуа вполголоса объяснил, что это хедеры — школы по изучению Торы, и то были голоса не играющих, а хором бубнящих священные тексты детей.

Согбенные старики тащились, влача сетку с двумя апельсинами или буханку хлеба в руке, с клочковатыми седыми бородами и в толстых чёрных пальто, источающих неописуемую вонь: правила приличествующей одежды, видимо, совсем не требовали эту одежду хоть изредка стирать.

Но по-настоящему ужаснул Стивена облик молодых мужчин, которые попадались им навстречу: они излучали пугающую исступлённость и беспощадность. Поначалу он списал это на счёт их причудливого одеяния — чёрных длинных кафтанов и широкополых шляп, из-под которых свисали длинные пейсы. Но многие носили и нормальные чёрные костюмы, правда, с пуловером под пиджаком и в неизменной шляпе на голове, а лицам предоставляли свободно зарастать дикой растительностью — и всё равно их глаза за толстыми стёклами очков поблёскивали точно так же неумолимо. Те, что пока не могли укрыться за библейской бородой, обнаруживали недовольное, страдальческое выражение лица, и казалось, что кровь под их восковой кожей течёт медленнее и что она холоднее, чем предусмотрено природой. На этих улицах все словно сговорились стать карикатурами на самих себя, к тому же они старались обустроить свою жизнь так, чтобы никто не посмел упрекнуть их в том, что они этой жизнью наслаждаются.

— А ты уверен, что твой отец дома? — спросил Стивен, невольно приглушая голос.

Иешуа кивнул:

— Он никогда никуда не ходит.

Они дошли до сравнительно пустой площади, которая когда-то была вымощена белым камнем, но теперь щербины во многих местах были залатаны неприглядным бетоном. Бельевые верёвки были натянуты и здесь, и вид целого ряда цветастых трусов, несомненно женских, показался Стивену в атмосфере пуританской морали Меа-Шеарима прямо-таки фривольным.

Перед некоторыми домами стояли временные — но уже давно состарившиеся — лачуги, неумело сколоченные из досок, усиливая общее впечатление трущоб. Пахло всё той же капустой и уксусом, пригоревшим молоком и сотней других ароматов, которые Стивену даже не хотелось идентифицировать. Он следовал за Иешуа, который целеустремлённо двигался к лестнице, ведущей между двумя дощатыми сараями вверх на галерею. Галерея объединяла несколько ветхих домов на всю ширину площади и давала доступ к верхним этажам. Всё, что появилось здесь из достижений двадцатого века, было пристроено позднее: водопровод, электрические кабели, трубы канализации — всё проходило снаружи, кое-где причудливо огибая оконные и дверные проёмы.

Они вошли в тёмный коридор. Иешуа постучался в одну узкую, едва заметную дверь. Изнутри кто-то отозвался. Он нажал на ручку и толкнул дверь, которая поддалась с сопротивлением и жалобным скрипом.

За дверью было сумрачно, если не считать слабого света настольной лампы, освещавшей открытую книгу и руку, удерживающую её открытой. Очертания всего остального можно было лишь угадывать: кровать, шкаф, больше ничего. Единственное оконце, прорубленное где-то на недосягаемой высоте, было размером с кухонное полотенце и почему-то зарешечено.

Иешуа произнёс что-то на иврите.

Сердитый старческий голос ответил ему по-английски:

— Сколько можно тебе говорить, что эти слова я произношу только во время богослужения? Разговаривай со мной по-английски или выучи идиш!

Эйзенхардт наблюдал за Кауном. Тот сидел, свободно скрестив руки — являя собой само спокойствие, — и делал вид, что следит за дискуссией, которую вели профессор Гутьер и Шимон Бар-Лев. Но пальцы медиамагната беспокойно барабанили по локтю другой руки, а глаза его, казалось, задумчиво смотрели в невидимую даль.

— А где у нас, кстати сказать, — неожиданно спросил Каун, — чертежи, которые сделали Робертс и Мартинес?