Александр Логачев - Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма

И, кстати, дорога им эта гора бестолкового металла. Поэтому, надо думать, и решили не рисковать, лучше сказать, решили перестраховаться, и не сбрасывать груз прямо на лед, чтобы тот не проломился и груз, то есть эта рухлядь, не ушел под воду вместе с тарой и парашютом. Что-то похожее на отгадку происходящего зашевелилось на окраинах мыслей капитана Шепелева. Но мыслям, чтоб вспыхнуть фейерверком озарения, не хватало фактического материала.

— …Пока снегу нет, — командир услышал над ухом шепот Хромова, — жахнем дружно и им каюк.

Капитан помотал головой. Это «жахнем» пройдет только в том случае, если немцы, как по заказу, соберутся на лицевой к нам стороне саней, желательно при этом не будут слишком подвижны, дадут в себя прицелиться. По-другому сразу всех положить не получится. А открываешь огонь, немцы гасят фонари, все во мраке, начинается игра вслепую, где один оставшийся в живых проворный и меткий немец может перестрелять весь отряд. Когда густой снегопад перестал, близко к ним уже не подберешься. И самое разумное сейчас — выжидать. Лучше всего будет, если фашисты провозятся с санями на берегу до рассвета. Или бросят их и отправятся спать до утра. Но если же они торопятся и продолжат пыхтеть над санями, проталкивая их по миллиметру в минуту, и дотолкают их до льда, тогда мы и нападем. Заняв позицию на береговом возвышении, мы получим преимущество. Мы можем покончить с ними, забросав их сверху гранатами. Решено, с берега мы их и атакуем. Но дать им сбросить свой металлолом в озеро нельзя. Нельзя — потому что они очень уж этого желают, значит, неспроста желают. Надо захватить их богатство и поглядеть на него вблизи.

Они — те, кто прятался за деревьями на краю прибрежной поляны — без приказа пригнулись и прижались к стволам. Потому что от саней отделилась фигура и, неторопливо, несколько неуклюже переступая на лыжах по снегу, почти не помогая себе палками, направилась в их сторону. Им сначала показалось — прямо на них. И лишь когда человек в белом облачении с черными полосами поясного и оружейного ремней приблизился к лесу, они убедились, что он забирает от них вправо. Капитану удалось рассмотреть (тот высоко поднимал ноги), что немецкие лыжи толще и короче наших и финских, и еще то, что за поясной ремень у одинокого лыжника заткнут топор. Ах, вот в чем дело! Немцы сообразили, что сдохнешь, толкая сани только руками, и не помешает вага или ваги. А это, значит, у нас лесоруб, его послали срубить подходящее деревце.

Догадка командира подтвердилась спустя минут пять, когда рядом, в каких-то двадцати метрах от них, топор застучал по древесине и задрожало, затрясло ветвями подрубаемое дерево.

Скрип лыж за спиной. К командиру подобрался старшина. Жестами (чирк пальцем по горлу, сложенные пальцы ладони бьют в грудь, потом указывают в сторону саней, палец стучит по запястью), движением губ под рыжими усами, покрытыми ледяной коркой, молчаливо складывающим слово «лазутчик», — все этим Зотов сказал: «Давай добро, командир. И быстрее. Такой шанс может не представиться больше. Понимаешь, о чем я?» Да. Шепелев понимал. Тихо снять лесоруба. Это может получиться только у старшины. Потом под видом возвращающегося с вагой немца один из нас должен пойти к саням. Один из нас… Старшине придется идти, если он снимает лесоруба, тут других вариантов нет. Кому-то еще пробираться по лесу менять старшину, забирать вагу и топор, — этим шебуршанием можно вызвать подозрение у немцев, лишиться козыря внезапности, тогда все насмарку. А к немцам удастся подойти вплотную, наверняка. Подмену смогут заметить, лишь когда окажешься среди них. Но они не успевают, оружие не в руках и на предохранителях, а старшина начинает первым, заранее приготовившись. Элемент внезапности. А их всего восемь-десять и минус один к тому времени. Правда, если у старшины не получится бесшумно убрать лесоруба?.. Тогда принимаем бой.

Командир кивнул — действуй, старшина. Зотов быстро избавился от вещмешка. Рядом с мешком на снег лег трофейный «Суоми». Проделал он это, ничем не звякнув, не лязгнув, не хрустнув.

То, как старшина действовал дальше, заставило командира на непродолжительное время отрешиться от забот и волнений и наслаждаться созерцанием искусства звукомаскировки движения. Стучит топор, трясется подрубаемое деревце, задевая соседние — Зотов проскрипит по снегу полозьями. Смолкнет там — он застыл ледяной скульптурой. Там продолжили рубку — Зотов опять оживает.